В статье проводится сравнение национальной экономической модели России с аналогичными моделями стран, находящихся на сопоставимом уровне развития, а также с опытом наиболее развитых государств. Национальная экономическая модель понимается в данном случае как экономический механизм страны, который имеет как общие, так и специфические для стран схожего уровня развития агрегированные показатели. При этом на нее воздействуют социальный, политический, этический компоненты внутренней среды. В работе рассматриваются основные показатели, характеризующие состояние российского национального хозяйства, выявленные на основании исследования Всемирного экономического форума. После этого на базе статистических данных, экспертных оценок и показательных примеров из отечественного опыта выявляется влияние политической системы и состояния российского социума на экономическую деятельность в России.

В статье утверждается, что фундаментальный дисбаланс отечественной модели заключается в противоречии между интересами крупных корпораций и выгодой большинства экономических агентов. Он, в свою очередь, порождает ряд других отрицательных дисбалансов: чрезмерный уровень государственного вмешательства в экономику, ее высокую монополизацию, слабый финансовый сектор, вялую модернизацию и диверсификацию экономики.

В работе делается попытка оценить перспективы эволюции российской экономической модели путем воздействия на отрицательные дисбалансы положительных дисбалансов российской экономической модели, а именно: высокого уровня образования населения, большого размера рынка и относительно развитой инфраструктуры. В заключение делается вывод о возможности трансформации существующей системы в классическую модель государственного капитализма при наличии определённых условий.

Российская миграционная политика на протяжении практически всей новейшей истории подвергается справедливой критике со стороны отечественных и зарубежных экспертов. Общий тезис – она крайне несовершенна и не соответствует современным демографическим и социально-экономическим реалиям, а также обозримым перспективам развития страны. При кардинальном изменении общественной системы в 1990-х годах адекватной трансформации миграционной политики и институтов, ее реализующих, не произошло. Самый главный недостаток – сохраняющаяся консервация регулирования миграции в силовом поле, идеологически неправильная предпосылка рассмотрения трансграничной мобильности как потенциального риска для страны, а мигрантов – как потенциальных нарушителей правопорядка. Несмотря на произошедшее с советских времен упрощение порядка въезда и выезда, сохраняется ряд заградительных установлений и практик, препятствующих использованию миграционных потоков для достижения целей социального и экономического развития страны. Среди них – жесткая система регистрации приезжих по месту пребывания и многочисленные барьеры на пути получения российского гражданства. В российской действительности назрел явный разрыв, характеризующийся несоответствием между теоретическими посылами и практикой реализации ключевых идей миграционной политики. В Концепции миграционной политики до 2025 г. содержится ряд революционных положений. Она четко нацелена на привлечение инвесторов, высококвалифицированных специалистов, образовательных мигрантов. Для преодоления существующих противоречий необходимо связать регулирование миграции с демографической, экономической и внешней политикой страны. Время требует перехода в новое измерение – к концепту «внешней миграционной политики». Под ним понимается идеология и механизм активного формирования миграционных потоков, в том числе использования ресурса русскоговорящих сообществ за рубежом. Проводником внешней миграционной политики может быть только специализированная самостоятельная структура по управлению миграцией.

Цель статьи заключается в том, чтобы объяснить взаимосвязь между расширением сфер деятельности НПО и особенностями эволюции Организации Объединенных Наций. Теоретическая новизна работы состоит в выявлении трех элементов неформальной управленческой структуры ООН и объяснении процесса транснационализации деятельности НПО. Эмпирическую базу исследования составляют результаты социологических опросов методом полуструктурированного интервью, а также консультативных бесед, проведенных в 2013–2015 годах и в 2016 году. В числе 38 экспертов представлены руководители и сотрудники неправительственных организаций с консультативным статусом при ЭКОСОС, служащие и интерны ООН, лица, работающие в органах ООН в личном качестве, дипломаты, исследователи. Авторы статьи приходят к выводам о том, что предоставление НПО консультативного статуса при ЭКОСОС не только выступило фактором формирования их международной правосубъектности, но и создало условия для международной институционализации всего неправительственного сектора. ООН, осуществляя волю государств-членов,приняла на себя функцию содействия развитию НПО и предоставила им площадки и каналы выхода на международную арену, в результате чего они консолидировались в отдельный класс международных субъектов. Вследствие эффекта бумеранга, описанного М. Кек и К. Сиккинг, НПО стали оказывать обратное влияние на государства, а также на саму ООН, в частности, инициировать расширение сферы ее интересов, влиять на формирование так называемых идей ООН, подключаться к программам и проектам по всем направлениям деятельности. В результате в ООН наряду с «формальным управленческим треугольником», образуемым Советом Безопасности, Генеральной Ассамблеей и Секретариатом, сложился «неформальный управленческий треугольник» вершины которого образуют: первую – государства-члены, вторую – органы ООН и третью – НПО, обладающие консультативным статусом при ЭКОСОС, а также другие негосударственные акторы. При явной институтуциональной слабости этой третьей вершины, в плане своего влияния она обладает серьезными возможностями и, в частности, служит каналом, обеспечивающим воздействие транснациональных игроков на систему ООН.

Результаты деятельности администраций Обамы и то наследие, которое оставляют демократы после восьми лет у власти, требуют осмысления, так как именно в результате усилий этой команды возросла напряженность в отношении ряда ключевых проблем мировой политики. На первый план глобальной повестки дня вышли вопросы обеспечения международной безопасности. Далекая от миролюбия политика США заметно усугубила ситуацию в обществах Арабского Востока, наметился существенный рост и активизация террористических структур, малоуправляемый характер приобрела миграция из ближневосточных стран в государства-члены ЕС. Между тем более отчетливо проявилась полицентричность мировой политики, и США приходится реагировать на нее, чтобы полностью не утратить контроля над порядкоформирующим трендом. Отношения с Россией подошли к кризисной черте, приобрели почти конфронтационный, непримиримый характер, что невыгодно обеим сторонам. Повысилась активность КНР на глобальном и региональном уровнях, взаимодействие России и Китая в рамках евразийских интеграционных процессов продолжается, что вызывает недовольство в США, не желающих видеть две державы действующими совместно на мировой арене. В США прошли президентские выборы, высветившие кризисные явления в функционировании политической системы в обеих крупнейших партиях. Одержавший победу республиканец Д. Трамп действовал вне рамок правящей элиты и без прямой поддержки со стороны верхушки Республиканской партии. Споры вокруг этой политической фигуры не утихали и после выборов. Остро стоит вопрос о том, каким путем пойдет новая администрация в решении вопросов мирового порядка и отношений с ведущими мировыми державами. Сумеет ли президент Д. Трамп развернуть внешнеполитическую машину, выведя ее на более миролюбивый и неконфликтный путь? Это очень серьезная дилемма, так как для такого разворота нет опоры в правящих кругах Вашингтона, а радикальные перемены в политическом истеблишменте требуют не только желания, но и немало времени.

В статье рассматривается эволюция концепции «воздушной мощи» с учетом ее роли во взаимоотношениях между государствами. В самом общем смысле термин «воздушная мощь» обозначает вид военной стратегии, в которой главенствует боевая авиация. Авторы обращаются к истории применения летательных аппаратов в военных конфликтах XIX века, рассматривают появление и развитие боевой авиации в XX веке и анализируют изменившуюся в XXI веке ситуацию в мировой политике и, соответственно, роль военно-воздушных сил в урегулировании современных региональных конфликтов. В историческом контексте рассматривается и эволюция теоретических концепций ведения воздушной войны – от классических работ по теории «воздушной мощи» периода Первой и Второй мировых войн до современных подходов к облику авиации ближайшего будущего. Поднимается вопрос о возможности организовать эффективную противовоздушную оборону, способную нейтрализовать и полностью уничтожить ВВС противника. Проведенный авторами анализ подводит их к выводу, что характер концепцептуализации «воздушной мощи» остается сегодня на уровне середины-конца 1940-х годов, когда основная роль отводится стратегической авиации в сочетании с ядерным оружием и высокотехнолгичными вооружениями. Однако природа современных конфликтов требует появления нового типа концепций «воздушной мощи», предполагающих либо подавление высокоразвитых сил ПВО, либо создание всеобъемлющей ПВО, способной защитить страну от авиаударов противника. При этом возникновение новых доктрин на основе совершенствующихся технологических возможностей позволяет радикально пересмотреть подходы к облику будущих ВВС, что может стать серьезным вызовом для стран с мощными системами ПВО.

В статье рассматриваются усилия международного сообщества по управлению ключевыми конфликтными узлами современной международной политики . В конце XX – начале XXI вв. США и их союзники предприняли ряд масштабных военных интервенций, в частности в Косове, Ираке и Афганистане. В 2009 г. администрация Барака Обамы заявила о движении к более справедливому миропорядку, где военная сила играла бы гораздо меньшую роль по сравнению с невоенными средствами и политическим урегулированием. С тех пор США инициировали крупномасштабные военные наступательные операции менее охотно, осторожно и избирательно, что уже было наглядно видно на примере ливийского конфликта. Тем не менее курс на свержение неугодных режимов оставался стержневым сюжетом внешнеполитической стратегии США. По сути оформился и прошел апробацию новый сценарий по смене режимов, предусматривающий два последо вательных этапа. Сначала проведение «цветной революции» изнутри (Египет, Тунис), и только в случае необходимости – переход к военной фазе и ее дополнение непосредственно силовой гуманитарной интервенцией (Ливия). Два острейших мировых кризиса – украинский и сирийский – отчетливо демонстрируют новую тенденцию – поворот к практике ведения опосредованных войн при последовательном отказе от прямых военных вмешательств по гуманитарным причинам. Международному сообществу, в первую очередь ведущим державам двух альянсов, предстоит выработать конвергентный подход к урегулированию современных международных конфликтов, которые на текущий период приобретают собственную инерцию и все более затяжной характер.

На основе анализа реформы шенгенского законодательства в 2011–2013 годах, запущенного в ответ на социально-политические выступления в Северной Африке и приток мигрантов к средиземноморским берегам Европейского Союза, настоящая статья показывает, каким образом политические антрепренеры используют окна возможностей, открывающиеся в результате внешних шоков, с тем, чтобы обеспечить удовлетворение собственных предпочтений. Рассмотренный случай принятия решений в ЕС ставит эмпирический вопрос о том, как реформа, инициированная Италией и Францией с целью «ре-национализации Шенгена», в итоге привела к прямо противоположному результату. Исследование демонстрирует, что важнейшим фактором, предопределившим такой исход, стало институциональное положение Европейской комиссии, обладающей монопольным правом законодательной инициативы в Европейском Союзе. Оно дало наднациональной бюрократии возможность заручиться поддержкой Европейского парламента и фактически превратить его в вето-игрока в переговорах с Советом министров по вопросу реформы шенгенского законодательства. Таким образом, Комиссия сумела поймать государства-члены в «ловушку совместного принятия решений», вынудив их принять законодательство, отличавшееся от их первоначальных предпочтений. В работе используется метод отслеживания процесса, часто применяемый для изучения изменений политических курсов. В статье рассматривается ход реформы начиная со стадии определения повестки дня, инициированного властями Италии. Далее в статье освещается стадия выбора решения проблемы из пула возможных альтернатив, предлагавшихся различными игроками, и запуск реформы. В следующем шаге анализируется переговорный процесс между государствами-членами ЕС и Европейским парламентом, закончившийся принятием двух законодательных актов. В заключение мы помещаем изученный кейс в более широкую теоретическую перспективу сравнительной политологии.

В китайско-монгольской диаде проявляется противоречивый характер взаимоотношений сильной и крупной державы со слабой страной. Стратегии, используемые каждым из этих государств, существенно различающихся по военно-политическому, экономическому, демографическому потенциалу, представляют интерес с точки зрения их вклада в поддержание сбалансированных и добрососедских отношений на фоне высокой неопределенности взаимных обязательств. Основу политики КНР по отношению к Монголии составляет политика «мягкой силы». Улан-Батор же при всей своей слабости полагается на жесткое отстаивание собственных интересов. Суть его стратегии заключается в умелом использовании имеющихся уязвимостей Китая для того, чтобы проведение жесткой силовой политики со стороны более мощного соседа оставалось нецелесообразным. В частности, географическое расположение Монголии между двумя крупными державами, позволяет ей балансировать между ними. Кроме того, Улан-Батор старается выстраивать диалог с представителями монголоязычных и близких им народов, проживающих на территории КНР. Тем самым он повышает внутриполитические издержки потенциального давления на Монголию для Пекина. Их возрастанию также способствует наличие потенциала протестных выступлений этнических и религиозных меньшинств по всему периметру западного фронтира Китая. Наконец, политика Пекина по отношению к Улан-Батору выступает в качестве индикатора для других соседей и партнеров КНР относительно степени ревизионизма ее внешней политики. В случае Китая и Монголии сочетание этих двух стратегий обеспечивает поддержание устойчивого равновесия в отношениях неравновесных игроков.

В представленной статье рассматривается внешняя политика Италии периода «Второй республики» – с момента прихода к власти Сильвио Берлускони в 1994 г. и до 2011 года, когда С. Берлускони был вынужден уйти в отставку. Политическая система Италии крайне нестабильна, о чем свидетельствуют частые смены правительств. В ноябре 2011 г. правительство возглавил технократ М. Монти, которого впоследствии сменили Э. Летта и М. Ренци – пришедщие к власти без проведения парламентских выборов. Четвертое правительство С. Берлускони (2008–2011 годы) является последним кабинетом Италии, избранным народом страны. Более того, с начала 2000-х годов в политической жизни Италии наметился переход к «Третьей республике», связанный с реформированием электорального закона и попытками изменить Конституцию. Этими обстоятельствами опосредованы временные рамки исследования – с 1994-го по 2011 г. – когда в стране произошло разблокирование демократии и у власти сменялись поочередно левоцентристские и правоцентристские правительства.
В статье рассматриваются два основных вектора внешнеполитической стратегии Итальянской Республики: атлантическая солидарность и европеизм как приверженность процессу европейской интеграции. Сосуществование этих двух направлений в итальянском внешнеполитическом мышлении порождает вопрос – являются ли они взаимоисключающими или дополняющими друг друга. Окончание «холодной войны» совпало для Италии с серьезными внутриполитическими изменениями и перераспределением сил. Произошедшие изменения – как внутри страны, так и в мире - побудили трансформацию дискурса по внешнеполитической стратегии государства. Кроме того,
они спровоцировали рост амбиций Итальянской Республики на международной арене. Наиболее ярко изменения в формировании внешнеполитической линии Италии прослеживаются на примере сопоставления правительств С. Берлускони и Р. Проди. Если первый в большей степени ориентировался на США, то второй оставался в ряду политиков, выступавших за укрепление интеграции внутри ЕС. Подобные различия проявлялись не только в риторике, но и в практических решениях соответствующих лидеров. Вместе с тем приверженность одному из приоритетов не становилась всеподавляющей и исключающей иные направления деятельности. В результате внешней политике Италии оказалась присуща двойственность, которая воплотилась в том числе в попытке превратить страну в связующее звено между разными регионами мира.

С начала 2000-х годов на фоне постепенного экономического возвышения ряда стран, не включенных в категорию развитых (в том числе России) в академических и политических кругах популярность приобрела проблематика соотношения потенциалов традиционных лидеров развития и «восходящих» центров силы. Глобальный экономический кризис 2008 года, ярко высветивший контраст в положении экономик и их реакции на его последствия, способствовал дальнейшей политизации вопроса. Учитывая, что феномен развития является комплексным, а его воздействие на общий потенциал стран – многомерным, особого влияния заслуживает рассмотрение одной из ключевых его составляющих – инновационного развития. Оно хотя и не тождественно, но в значительной степени способствует экономическому росту. Анализ взаимодействия развитых и восходящих держав в процессе создания и внедрения инноваций открывает новые важнейшие аспекты их нынешнего положения в области инновационного развития и возможные пути его изменения в будущем. Значительная часть научно-технического прогресса и инноваций обеспечивается функционированием международных цепочек добавленной стоимости, которые опутывают национальные инновационные системы развитых и развивающихся стран плотной сетью разнонаправленных и асимметричных связей. Последние формируют основу как для сотрудничества, так и для конкуренции традиционных и восходящих держав в области высокотехнологичного развития, в том числе на уровне отдельных субъектов их национальных инновационных систем. При этом границы между конкуренцией и сотрудничеством далеко не очевидны, так как конфигурация форм взаимодействия определяется не только и не столько рыночными отношениями или стратегиями инновационного развития, сколько политическими устремлениями стран. Это ставит новые задачи перед руководством государств стремящихся нарастить свой инновационный потенциал и оказывается особенно актуальным для России в условиях осложнения отношений с Западом.

Статья посвящена анализу молодежной политики в странах Европейского Союза на примере его ключевых участников – Германии и Франции. Необходимость широкого привлечения молодежи к общественно-политической и экономической деятельности связана с ее ролью в сохранении и дальнейшем развитии европейской интеграции. Государства помогают молодым гражданам приобретать необходимые умения и навыки, на что направляют значительные средства. В статье рассматривается институциональная база государственной молодежной политики в Германии и Франции, выявляется общее и особенное в деятельности соответствующих институтов. С этой целью автор использует компаративный метод и структурно-функциональный подход. Приоритетное внимание уделяется вопросам финансирования программ обмена как с остальными государствами-членами ЕС, так и между Францией и Германией. Через межкультурный диалог немецкой и французской молодежи, освободившейся от негативной исторической памяти по отношению друг к другу, ставится задача сближения двух стран, имеющих длительный опыт вооруженных конфликтов. Значительные объемы средств, выделяемые на реализацию молодежной политики, свидетельствуют о том, что немецкая и французская модели являются патерналистскими. Разница между ними, однако, состоит в том, что соответствующие институты в Германии более централизованы, а ее законодательство носит более детализированный характер. Во Франции молодежная политика находится в ведении регионов, при этом в ее реализации задействованы многочисленные институты с неправительственным статусом.

Понятие голландской болезни, или эффекта Гронингена, стало известно в энергоемких экономиках государств в связи со сложившимися тенденциями изменения спроса на профессиональное образование после роста цен на энергоресурсы. В аналитической практике было рассмотрено несколько энергоемких экономик совершенно разных по уровню экономического развития государств, что позволило выявить схожие явления, сопряженные с ростом цен на энергоресурсы: рост сектора услуг и снижение спроса на образовательные услуги профессионального образования. Некоторые аналитики утверждают подобное явление для экономики России, особенно в период экономического роста 2000–2008 годов. Используя регрессионную модель, автор рассматривает правомочность применения к России того исторического периода действия эффекта Гронингена. Цель статьи – используя данные мониторингового исследования студенческой молодежи 2001–2013 годов, определить действительные экономические характеристики потребительского спроса на благо «образовательные услуги высшего профессионального образования» в общей структуре потребления российского общества в сравнительном контексте международного опыта.

Интервью с А. А. Громыко.

Рецензия на книгу: 10 социологических концептов в международных отношениях / Отв. ред. Гийом Девэн. Париж: Издательство Национального центра научных исследований. 2015. 220 с.

Рецензия на книгу: Шестопал А. В. МГИМО: лица и поколения. М.: МГИМО-Университет, 2016. 200 с.

Рецензия на книгу: «Слепая зона»: американский ответ на ближневосточный радикализм. / Отв. ред. Н. Бернс и Дж. Прайс. Аспенская стратегическая группа. 2015. 216 с.

Рецензия на книгу: Толстых В.Л. Международные суды и их практика: М.: Международные отношения, 2015. 504 с.

Рецензия на книгу: Экологические преступления и социальный конфликт: экстренные современные вызовы. Фарнэм и Бёрлингтон: Эшгейт, 2015. 328 с.