Современная мировая политика характеризуется обострением глобальных вызовов на фоне блокировки многосторонних механизмов решения международных проблем и деградации системы политико-правового регулирования. Подобное положение в значительной степени обусловлено переходом к новому этапу мирового развития, который не получил ещё адекватной концептуализации в экспертных оценках. Тем не менее ясно прослеживается разрыв с предыдущим 70-летним периодом в эволюции глобальной системы, который сам по себе был не гомогенен. При всей неопределённости современной обстановки одной из характерных черт наблюдаемого транзита выступает актуализация цивилизационно-культурной составляющей в международных взаимодействиях. На протяжении длительного времени влияние культурных различий на глобальные процессы оставалось скрытым логикой биполярной конфронтации и межгосударственного соперничества. В 1990-х годах его осознание вылилось в формулирование упрощенческой концепции «столкновения цивилизаций». Наблюдавшиеся в последующее десятилетие свидетельства в её поддержку заслонили необходимость в глубоком осмыслении реального содержания культурных кодов отдельных общностей. Между тем без его понимания реакция на возникающие социально-экономические, гуманитарные и политические вызовы приводит к последствиям, далёким от ожидаемых. В частности, без осмысления цивилизационно-культурных особенностей России невозможно анализировать её место в международной системе и логику её внешнеполитического поведения. При этом выявление специфики национального возможно только на основе сопоставления с общим, глобальным. В частности, западные аналитики нередко приписывают России в качестве её характерных черт особенности поведения, разделяемые всеми крупными державами (в том числе готовность использовать силу для отстаивания собственных интересов). При этом мифы о России подпитываются поверхностным взглядом на неё, базирующимся на распространённой на Западе априорной теории. Последняя игнорирует роль мотивов национального выживания в российской истории и политике. Вместе с тем для России характерно представление о собственной миссии, которая связывается со стремлением к установлению порядка, основанного на справедливости, в международном окружении.

В статье рассматривается современное состояние и макроэкономические последствия проблемы глобальных дисбалансов – наличия значительных дефицитов или профицитов счёта текущих операций у ведущих стран мировой экономики. Глобальные дисбалансы должны рассматриваться как следствие нарушения внутреннего и внешнего макроэкономического равновесия. Их неустойчивость в последние годы свидетельствует о существовании структурных проблем в национальных экономиках и международной финансовой системе: дисбаланса между валовым внутренним располагаемым доходом и совокупными внутренними расходами, разрыва между валовыми внутренними инвестициями и национальными сбережениями, наличия крупных дефицитов государственного бюджета. Крупные дефициты и связанные с ними чистые иностранные финансовые обязательства подвергают страну рискам внезапного прекращения финансирования этих обязательств или растущих трудностей с их финансированием. Крупные профициты создают проблемы для страны из­за увеличения международных резервов, инфляционного давления и роста реального валютного курса. Тенденция увеличения дисбалансов счёта текущих операций у некоторых крупнейших экономик мира вызывала тревогу в течение последних десятилетий. После мирового финансового кризиса дисбалансы потоков сократились. Однако во многих странах это сокращение происходило за счёт уменьшения внутреннего спроса в результате кризиса и увеличения внутренних дисбалансов (снижения объёмов производства и роста безработицы). В настоящее время существует риск, что дисбалансы потоков начнут снова возрастать. В то же время дисбалансы запасов ещё больше увеличились. Дисбалансы в странах зоны евро стали более устойчивыми после введения общей валюты. Сохранению глобальных дисбалансов также способствует ведущее положение американского доллара в мировой валютной системе. Существуют значительные различия в точках зрения на причины глобальных дисбалансов и их макроэкономические последствия. Тем не менее очевидно, что сильные политические и экономические императивы требуют проведения последовательной макроэкономической политики для сокращения существующих внешних дисбалансов и предотвращения возникновения новых.

Постмультикультуральная призма изучения и осознания современности включает в себя ряд сложных теоретических и практических вопросов, сопряжённых с переосмыслением роли национального государства, международной миграции и культурного разнообразия в условиях глобализации. Генеалогия постмультикультурализма в социальном и научном дискурсах представлена: а) в терминах его разрыва с мультикультурализмом; б) в логике преемственности его основных идей и концептов; в) в перспективе сосуществования мультикультурализма и постмультикультурализма. В настоящее время переосмысление концептов мультикультурализма предполагает поиск его обновлённых версий, в том числе и национальных, соответствующих реалиям ХХI в., а также его переформулирование как глобального феномена в контекстах возникновения новых паттернов миграции, транснационализации и реконфигурации диаспор. Переход от мультикультурализма к постмультикультурализму создаёт рамки для обсуждения старой и новой миграции, разнообразия и суперразнообразия, отношений между группами иммигрантов как элементами структуры национального общества и диаспорами как социальными агентами, имеющими транснациональную природу. Постмультикультурализм позволяет устанавливать новые взаимосвязи между национальными и транснациональными траекториями развития, с одной стороны, и фокусировать внимание на паттернах репрезентации идентичности иммигрантов как многомерной, гибридной, подвижной – с другой. Возникающая постмультикультуральная перспектива подразумевает как признание культурного разнообразия, так и сохранение коллективной национальной идентичности. Концептуализация культурного разнообразия в терминах «суперразнообразие» и «гиперразнообразие» в постумультикультуральной перспективе сопряжена с переосмыслением концептов культуры и этничности в социологии и социальной антропологии. При этом этничность не рассматривается как фактор, детерминирующий одномерную оценку разнообразия. То, что культура становится глобальной, предполагает перенесение фокуса с реляционного измерения социальной жизни на репрезентации паттернов идентичности и культуры новыми иммигрантами и постиммигрантами в условиях диверсификации глобальной мобильности и транснационализации. Суперразнообразие, ассоциируемое с новой иммиграцией и социокультурным пространством современных мегаполисов, соотносится с постмультикультурализмом.

Мегатренд мирового развития – формирование нового мирового порядка – сохраняется, выявляются противоречия в действиях отдельных игроков, просматриваются разные сценарии оформления его институциональных основ, структурных изменений. Важнейшей проблемой остаётся структуризация отношений между ведущими мировыми державами – прежде всего между Соединёнными Штатами, Россией и Китаем. Рост порядкоформирующей активности со стороны последних двух игроков, сближение их усилий в строительстве основ мирового порядка, неприятие ими так называемого либерального мирового порядка на основе западных ценностей и институтов, несогласие с действиями США вызывают ответную реакцию Америки. Она находит отражение как во внешнеполитической стратегии, так и в дебатах относительно того, что следует делать: сдерживать Россию и Китай и активно противостоять им или идти на достижение консенсуса с ними по основным вопросам развития мировой экономики, обеспечению международной, региональной и национальной безопасности, решению других глобальных проблем.

В американском политическом и академическом сообществах наблюдается раскол по этой проблеме, так как наиболее активная часть политического мейнстрима выступает за продолжение политики гегемонии, за силовую стратегию, сохранение безальтернативного доминирования США. Критики внешнеполитической стратегии есть, существуют сомнения в правильности избранного пути, однако это пока не оказывает заметного влияния на структуры, где принимаются основные внешнеполитические решения. Размежевание по вопросам международной деятельности США отразилось на ходе и исходе президентских выборов 2016 года, хотя решающее значение всё­таки имели внутриполитические проблемы. Выборы и их итоги обнаружили серьёзные противоречия в политической системе и в настроениях американского общества. Как удастся решить эти проблемы, пока неясно, но для нас главным остаётся вопрос о том, какую политику будут проводить Соединённые Штаты в отношении ведущих держав, какой подход победит в решении вопроса об основах формирующегося порядка. В этой связи необходимо отслеживать эволюцию дискуссий по проблеме мирового порядка, вырабатывать и представлять свои концепции и предложения для нейтрализации негативных трендов и для привлечения на свою сторону других игроков, которые не принимают безоговорочно политику США.

В статье автор продолжает анализ дискуссий по актуальным проблемам формирования современного порядка с учётом новых публикаций и дебатов по этому вопросу в американском экспертном сообществе.

В свете стремительной трансформации современного миропорядка в контексте продолжительной военно-политической дестабилизации на Ближнем и Среднем Востоке всё большее внимание экспертного сообщества привлекает феномен империи. В 2016 г. мир отметил 100-летний юбилей знаменитого британско-французского соглашения Сайкса–Пико, во многом заложившего сотрясаемые в наши дни основы политической конфигурации современного Ближнего Востока – обстоятельство, которое сообщает дополнительную актуальность изучению наследия европейских колониальных империй в практической плоскости. Ответ на вопрос о роли приобретённого в эпоху империй колониального знания в военно-политическом планировании и прогнозировании в Великобритании и США во второй половине XX – начале XXI века (англосаксонская модель представляет особый интерес, так как является наиболее цельной с точки зрения рецепции колониального опыта европейских держав в постколониальную эпоху) позволяет составить более предметное представление о теории и практике международных отношений после Второй мировой войны, с переходом от эпохи глобальных колониальных империй к эпохе ядерных супердержав, а таже после «холодной войны», в условиях распада биполярной системы и нарастающих противоречий между сторонниками концепции «глобального лидерства» и многополярного мира. Последнее имеет не только академическое, но и политическое значение.

В этой связи основное внимание в статье уделено роли исторического моделирования асимметричных конфликтов  как  метода  военно-политического  прогнозирования  во  второй половине XX – начале XXI в. в экспертном сопровождении политики США в странах «третьего мира». Состояние и тенденции развития науки о международных отношениях позволяют утверждать, что «уроки истории» асимметричных конфликтов в экспертных кругах сохраняют свое значение для анализа процесса принятия решений в странах с высокой степенью включённости представителей академического мира в экспертное сообщество и актуальные общественно-политические дискуссии. При этом, когда речь идёт о роли колониального наследия европейских империй в выработке актуального внешнеполитического курса, необходимо учитывать влияние дисциплинарных фильтров на суждения и выводы экспертов. Эти методологические ограничения анализа политики США в странах «третьего мира» представителями экспертного сообщества также исследуются в данной статье.

В  статье  анализируются  причины  и  рассматриваются  особенности  коррупционных  явлений в странах Латинской Америки в период 2013 – 2016 годов, включая наиболее громкие случаи коррупции в их политическом руководстве. Автор обозначает наметившуюся опасную тенденцию сращивания политиков-коррупционеров с бандами организованной криминальной преступности, которая уже имеет место в ряде стран: в Мексике, Бразилии, Колумбии, Венесуэле и некоторых государствах Центральной Америки, усматривая особую опасность в том, что дальнейшая конвергенция коррупции и криминала способствует трансформации этих банд в террористические структуры. Автор не соглашается с мыслью некоторых западных авторов (Л. Кокрофт, П. Хаким и другие) об особой «эндемичности» коррупции латиноамериканских стран, считая её интернациональным явлением. Однако он полагает, что оно приобретает в странах региона особое преломление: историческую, социально-экономическую и цивилизационно-культурную специфику, не учитывать которую – значит проиграть борьбу с коррупцией. Историческая практика этой борьбы, в том числе и в странах Латинской Америки, доказала бесперспективность любой «кампанейщины» и контрпродуктивность конъюнктурных подходов. Автор показывает, что конвергентный характер современной организованной преступности и коррупции требует терпеливых и конвергентных способов и методов борьбы с ними, наличия стратегий, в основу которых были бы положены комплексные подходы. Особое значение для так называемых полиактивных культур (к числу которых относятся и россияне) может иметь наряду с ликвидацией резких социально-экономических диспропорций и совершенствованием методов государственного управления создание в обществе атмосферы неприятия коррупции и нетерпимости ко всем её проявлениям. Центральное место здесь должно принадлежать вопросам культурной и образовательной политики, воспитанию молодёжи в духе сознательного и категорического отказа от самой «культуры коррупции».

При рассмотрении современного состояния евроскептицизма в государствах–членах ЕС целесообразно стремиться к стандартизации процедуры изучения для повышения точности анализа. В настоящей работе представлена методика расчёта Индекса отношения к европейской интеграции на основе контент­-анализа партийных программ и заявлений политических деятелей. Применён способ количественной оценки восприятия партией ЕС в целом (1–13 баллов) и деятельности ЕС в отдельных отраслях политики, а также последовательности критики Брюсселя в разных сферах. Для этого предлагается оценить следующие параметры: отношение партии к общей идее европейской интеграции, аффективная и инструментальная поддержка ЕС, восприятие объединения как (не)подотчётной организации. Описанная процедура оценки позволяет присвоить неодинаковые значения индекса политическим субъектам с различным отношением к роли Европейского Союза (требующим декоммунитаризации; не одобряющим его и не требующим реформ; призывающим скорректировать политический курс при сохранении существующего объёма полномочий Европейского Союза; поддерживающим его без требования реформ, требующим дальнейшей коммунитаризации). На примере исследования программ трех партий Великобритании (Консервативной, Лейбористской и Партии независимости Соединённого Королевства) показана применимость разработанного индекса для оценки уровня евроскептических настроений политических сил, последовательности позиции субъектов в отношении разных аспектов деятельности ЕС, для сравнения идеологии различных игроков и оценки динамики их позиции в отношении интеграции в ЕС. Релевантность разработанной методики измерения евроскептицизма подтверждена экспертными оценками ведущих отечественных исследователей политических партий Великобритании, соответствующими рассчитанным показателям инструментальной поддержки.

Анализ внешнеполитических стратегий средних и великих держав традиционно считается одной из  ключевых  проблем  исследования  международных  отношений.  Период  после  окончания «холодной войны» характеризуется формированием новой политико-экономической архитектуры, возникновением новых центров силы, стремлением незападных игроков бросить вызов американскому доминированию, сформировав независимый полюс роста, исключающий гегемонизм, асимметричную зависимость, санкции и любые другие формы экономической войны в качестве внешнеполитических инструментов. Нелинейность этих процессов в ещё большей степени актуализирует проблему изучения внешнеполитических стратегий в качестве ответа на глобальные вызовы современного мироустройства. В настоящей статье анализируются особенности внешнеполитического курса средних стран в отношении великих держав (США и Китая) на примере государств Юго-Восточной Азии, и в первую очередь Малайзии. С этой целью в работе выявляются особенности и ограничения концептуализаций базовых внешнеполитических стратегий, предлагаемых теоретическими школами структурного и неоклассического реализма, – балансирования, примыкания и хеджирования. Используя кейс Малайзии в качестве основы, автор выделяет основные факторы, влияющие на выработку внешнеполитического курса средних стран в отношении великих держав с точки зрения обеспечения национальной безопасности и максимизации экономической выгоды. В статье утверждается, что экономический прагматизм, мощная институциональная база двустороннего сотрудничества, а также стремление правящей элиты Малайзии укрепить свои позиции приводят к отказу Куала-Лумпура от политики балансирования против Пекина, несмотря на наличие территориального спора с Китаем, роста китайских амбиций, а также тесного военно-политического сотрудничества между Малайзией и США. Таким образом, данная статья оспаривает неореалистский подход Стивена Уолта, показывая, что географическая близость более слабого государства с крупной державой, обладающей значительными совокупными возможностями, может скорее стать ценным активом, чем источником угрозы. Наконец, в работе делается попытка построения новой типологии внешнеполитических стратегий, опираясь на инструментарий неоклассического реализма.

В статье рассматривается понятие «стратегическое партнёрство» в отношениях между Японией и Европейским Союзом. Японо-европейские отношения в течение всего послевоенного периода вплоть до настоящего времени были традиционно сосредоточены на экономической составляющей и в политическом смысле находились на периферии внимания элит обеих сторон. Тем не менее в 2002 г. партнёрство впервые было названо «стратегическим» и сохраняет это определение до сих пор. Подписано и ожидает ратификации Соглашение о стратегическом партнёрстве между Японией и ЕС, что означает закрепление термина в юридически обязывающем документе. Однако общепринятого определения этому понятию до сих пор не существует. Анализ официальных текстов внешнеполитических ведомств и научной литературы привёл автора к убеждению, что «стратегическое партнёрство» – термин условный, его значение может варьироваться в зависимости от ситуации и конкретных двусторонних отношений. Статья отвечает на вопрос, каково содержание этого термина в японо-европейском дискурсе и какие задачи выполняет его использование. Автор пришёл к выводу, что ведущая роль в использовании маркера «стратегическое партнёрство» принадлежит Европейскому Союзу, и именно он преследует определённые цели, применяя данную терминологию. Эти цели имеют, с одной стороны, идеологический, с другой – прагматический характер. С точки зрения идеологии Брюссель, формируя круг стратегических партнёров значимого экономического и политического веса, стремится распространять с их помощью разделяемые им нормы и правила мировой политики, среди которых заметное место занимает идея эффективного многостороннего сотрудничества. Япония в этом смысле является для ЕС важным партнёром-единомышленником. С прагматической точки зрения инструмент стратегических партнёрств служит для создания неформальных структур, в рамках которых выстраиваются доверительные отношения с партнёрами для решения возникающих конфликтов. В случае японо-европейского сотрудничества проверкой стратегического партнёрства на состоятельность стал вопрос о снятии эмбарго на поставки европейского оружия в Китай. В разгар споров о судьбе эмбарго маркер «стратегическое партнёрство» перестал употребляться в японо-европейском официальном дискурсе, однако благодаря сохранению запрета был благополучно возвращён. Токио, согласно выводам автора, не имеет собственного структурированного подхода к использованию концепции «стратегических партнёрств» и применяет данный термин в том числе по отношению к партнёрам, не имеющим действительного стратегического значения для японской дипломатии. При этом в отношениях с Брюсселем Токио активно поддерживает используемую им риторику.

Статья посвящена глобальному управлению – особому предметному полю академических исследований международных процессов. Предпосылкой его формирования стал рост количества проблем общемирового масштаба и потребность в их решении. Следствием – многообразие мнений и подходов к содержательному наполнению. Данное многообразие не является безусловным и характеризуется конкретными концептуальными рамками, представляющими собой продукт осмысления представителей политической и экономической отраслей знания. В настоящей статье рассматриваются содержание, предпосылки и последствия глобального управления с опорой на экономические и политологические инструменты анализа глобальных процессов: теорию международных отношений, исследования международной экономики и международную политэкономию. В первых разделах проводится сравнительный анализ монодисциплинарных и междисциплинарных экономических и политических парадигм глобализации. Полученные результаты используются далее для формулировки аксиоматики теоретической концептуализации институционального измерения глобальных процессов. Предмет заключительного раздела работы – вопросы формирования внешней политики государств, его содержательного наполнения, экономических предпосылок и политических ограничений на современном этапе развития мировой политики. Осуществлённые в статье сопоставление и обобщение теоретических подходов к исследованию вопроса управления глобальными процессами констатируют экономическую природу факторов, ему способствующих, и политическую природу факторов, его ограничивающих. В современном политологическом и экономическом знании глобализация преимущественно концептуализируется как необратимый процесс роста трансграничной экономической взаимозависимости, ведущий к созданию общемировых политических институтов. Политические действия на мировой арене – неотъемлемый аспект глобализации, обусловленный необходимостью нейтрализации её негативных экономических последствий. Главным сдерживающим фактором здесь выступает институт суверенитета. Последнее актуализирует и требует рассмотрения в соответствующей плоскости вопросов выстраивания внешней политики государств. Национальные правительства не являются нейтральным максимизатором общественного благосостояния, а сотрудничество и конфликты между ними не определяются сугубо национальными интересами. Эволюция глобальных процессов идёт через поиск и реализацию внешнеполитических решений, которые, с одной стороны, представляют собой политический компромисс на международном уровне, а с другой – выступают результатом консенсуса внутренних политических, экономических и иных социальных ограничений субъектов глобальных процессов.

В статье рассматриваются теоретические подходы к формированию современного мироустройства. В частности, подробно разбираются три базовых подхода к анализу дилеммы безопасности: конфронтационный, кооперационный и консенсусный, — каждому из которых соответствует собственная логика. Первый подход опирается на логику фатализма. Согласно ей взаимное недоверие между странами ведёт к силовому балансированию и неизбежным войнам, определяющим характер мирового порядка. Второй подход, отражающий современное состояние глобальной мировой системы, опирается на стремление к снижению угроз за счёт посредничества международных институтов. Согласно ей взаимное недоверие между странами может быть ослаблено благодаря их совместному участию в международных режимах и организациях. Третий подход, нацеленный в будущее, предполагает радикальное преодоление взаимного недоверия между странами за счёт ликвидации национальных государств как таковых. На примере восточных (и, шире, незападных) обществ показано, как политические, экономические и социокультурные импульсы-вызовы трансформируют сложившуюся систему международных отношений, размывая понятие государственного суверенитета. Вместе с тем многие государства активно противодействуют этому процессу, предпринимая дипломатические усилия по предотвращению эрозии Вестфальского порядка. Эти усилия способны притормозить, но не остановить естественный процесс распада прежней, модерновой организации мира и формирования на его месте новой системы постмодерна, основанной на взаимозависимости государств и наций. Становлению нового мирового порядка способствует необходимость поиска ответов на такие глобальные угрозы, как терроризм, ядерное распространение, бедность, голод, эпидемии инфекционных заболеваний, вынужденная и нелегальная миграция, торговля людьми, детский труд, секс-индустрия, гендерная дискриминация, которым ни одно государство (включая США и их ближайших союзников) не может противостоять в одиночку.

В статье представлен анализ параметров, оказывающих влияние на изменение геополитического и геоэкономического контекстов сопряжения китайской инициативы Экономического пояса Шёлкового пути (ЭПШП) и интеграционного проекта Евразийского экономического союза. По оценке авторов, заключение непреференциального торгово-экономического соглашения между КНР и ЕАЭС существенно укрепит международную субъектность Евразийского экономического союза. Вместе с тем успех евразийского интеграционного проекта и его сопряжения с ЭПШП в решающей степени зависит от того, возобладают ли в этом случае партикулярные интересы отдельных государств, или же они будут соподчинены задачам многостороннего сотрудничества. Такие чувствительные вопросы, как таможенное регулирование, защита внутреннего рынка и производителей, регулирование условий доступа внешних игроков на транспортные и энергетические рынки стран ЕАЭС, наиболее эффективным образом можно решать при наличии консолидированного подхода участников евразийской интеграции. Возможности, которые открывает сопряжение для государств ЕАЭС, следует рассматривать в качестве своеобразного экзамена на эффективность и политическую зрелость для постсоветских элит. Сам процесс сопряжения ЕАЭС и ЭПШП не может быть сведён только лишь к достижению баланса политико-экономических интересов Китая, России и других стран–членов Евразийского экономического союза. Траектория сопряжения может меняться в зависимости от масштаба внешних вызовов, с которыми эти страны имеют дело сегодня и могут столкнуться в ближайшем будущем. Практическим результатом сопряжения интеграционного проекта ЕАЭС и китайской инициативы Экономического пояса Шёлкового пути может стать появление новой модели евразийского регионализма. Сопровождающая этот процесс разработка концепции Большой Евразии отражает объективную динамику усиливающейся экономической взаимозависимости, но в то же время способствует конструированию макрорегиона на основе идей и идентичностей, гармонизация которых будет служить интересам Китая, России, других стран ЕАЭС, а также более широкого круга евразийских игроков.

Рецензия на книгу: Миронов В.В. Очерки развития английской школы международных отношений. Омск, 2017. 436 с.

Рецензия на книгу:  Haggard S., Noland M. Hard Target: Sanctions, Inducements, and the Case of North Korea. Stanford, California: Stanford University Press, 2017. 321 p.

Хаггард С., Ноланд М. Трудная цель: санкции, стимулы и кейс Северной Кореи. Стэнфорд, Калифорния: Стэнфорд Юниверсити Пресс, 2017. 321 с.

Для последних нескольких лет характерна активная разработка и внедрение новых регуляторных стандартов, имеющих целью предупреждение кризисов и повышение банковской стабильности. При безусловной направленности на поддержание финансовой устойчивости банков практическая реализация этих стандартов не столь однозначна. Настоящая статья посвящена анализу влияния новых требований в области регулирования капитала, введения дополнительного показателя рисковой нагрузки на основе финансового левериджа на бизнес-модель кредитных организаций. В статье авторами рассмотрены новации в регуляторных требованиях к капиталу кредитных организаций, принятые Базельским комитетом по банковскому надзору (Базель III). Представлен обзор научной и профессиональной литературы, в которой на протяжении последних лет обсуждаются возможные мультипликативные эффекты внедрения Базельских стандартов. Применительно к России стимулирование повышения качества и достаточности собственного капитала банков в условиях экономической нестабильности может негативно повлиять на деловую активность кредитных организаций. Новый показатель финансового левериджа, введённый Базелем III, в России рассчитывается банками в целях отчётности и раскрывается ими начиная с 1 января 2015 года. По мнению авторов статьи, норматив финансового левериджа будет оказывать слабое влияние на банковский сектор по сравнению с показателями достаточности капитала, основанными на риске. Роль этого показателя может быть более значительной на макроуровне либо может рассматриваться как один из опережающих индикаторов возникающих проблем в деятельности кредитных организаций, которые используются для принятия регулятором превентивных мер воздействия. В то же время степень воздействия на деловую активность в банковском секторе может оказаться ощутимой. На основе проведённого анализа авторами сделан вывод о том, что на фоне существенного превышения планируемого уровня финансового левериджа банки сформировали высокорискованный портфель активов, который не улавливается новым нормативом. По мнению авторов, для влияния на финансовую устойчивость нормативные уровни коэффициента левериджа должны быть дифференцированы для банков с разной бизнес-моделью.