В статье рассматривается эволюция концепции «воздушной мощи» с учетом ее роли во взаимоотношениях между государствами. В самом общем смысле термин «воздушная мощь» обозначает вид военной стратегии, в которой главенствует боевая авиация. Авторы обращаются к истории применения летательных аппаратов в военных конфликтах XIX века, рассматривают появление и развитие боевой авиации в XX веке и анализируют изменившуюся в XXI веке ситуацию в мировой политике и, соответственно, роль военно-воздушных сил в урегулировании современных региональных конфликтов. В историческом контексте рассматривается и эволюция теоретических концепций ведения воздушной войны – от классических работ по теории «воздушной мощи» периода Первой и Второй мировых войн до современных подходов к облику авиации ближайшего будущего. Поднимается вопрос о возможности организовать эффективную противовоздушную оборону, способную нейтрализовать и полностью уничтожить ВВС противника. Проведенный авторами анализ подводит их к выводу, что характер концепцептуализации «воздушной мощи» остается сегодня на уровне середины-конца 1940-х годов, когда основная роль отводится стратегической авиации в сочетании с ядерным оружием и высокотехнолгичными вооружениями. Однако природа современных конфликтов требует появления нового типа концепций «воздушной мощи», предполагающих либо подавление высокоразвитых сил ПВО, либо создание всеобъемлющей ПВО, способной защитить страну от авиаударов противника. При этом возникновение новых доктрин на основе совершенствующихся технологических возможностей позволяет радикально пересмотреть подходы к облику будущих ВВС, что может стать серьезным вызовом для стран с мощными системами ПВО.

В статье рассматриваются ключевые методологические основания прикладного анализа международно-политического противоборства и кооперации. Их востребованность возрастает в связи с обострением отношений между Россией и Западом в связи с украинским конфликтом. В результате встает вопрос о перспективах урегулирования противоречий относительно будущего Донбасса. Европейские государства (Германия и Франция) выступили инициаторами замирения сторон, но неясно, в какой степени они могут быть полезны для разрешения конфликта. В то время как процесс выработки взаимоприемлемого компромисса зашел в тупик, возникает потребность в поиске инструментария структурированной оценки уровня напряженности политического конфликта, перспектив его перерастания в вооруженное столкновение. Современная политика характеризуется не столько снижением применимости насилия для достижения сторонами своих целей, сколько распространением новых форм его воплощения, в том числе в виде диверсионно-террористических и новых неконвенциональных войн. Более того, в современных условиях расширение боевых действий нередко выполняет функцию принуждения противоположной стороны к миру. В этой связи мир и война сегодня находятся в диалектических отношениях. Как следствие, вооруженное насилие не перестает быть необходимым элементом политики. Простым, конструктивным влиянием на соотношение сил мира не всегда можно достичь. В этом состоит противоречие. Война в этом смысле будет испытанием на прочность, попыткой обеспечить себе удовлетворительные способы решения альтернативным путем и с высоким риском. Диалектика мира и силы продолжает определять специфику дипломатической повестки дня.

Каковы достижения политики, проводимой США в отношении Афганистана, за десятилетие, прошедшее с тех пор, как ведомая Соединёнными Штатами коалиция вторглась в эту мусульманскую страну? Что могло бы пойти иначе, если бы НАТО и Китай смогли наладить сотрудничество друг с другом после вывода американских войск из нее? И что сулил бы режим безопасности на основе сотрудничества Китая и НАТО другим странам, таким, как США, Россия, Индия и Пакистан в случае, если бы Китай согласился на принятие нормы R2P («ответственность по защите») в непосредственной близости от своих границ? Настоящее исследование имеет целью проанализировать важнейшие соображения по вопросам, почему и каким образом хорошие отношения между Китаем и НАТО могут способствовать повышению уровня безопасности на основе сотрудничества, внося свой весомый вклад в дело перехода к миру в Афганистане. Стратегическая глубина обеспечения безопасности Китая должна простираться на Центральную Азию, Ближний Восток и Россию, а также Центральную и Восточную Европу. Вследствие этого Китаю надлежит плотно сотрудничать с международным сообществом в вопросах оказания поддержки Афганистану в борьбе с терроризмом всех видов и типов, всемерно способствуя установлению в данном регионе мира, обеспечению стабильности и укреплению сотрудничества между всеми странами, так или иначе вовлечёнными в указанный конфликт.

События последнего времени характеризуются стремительным ростом гражданских конфликтов: от беспорядков на межрасовой почве и межнациональных столкновений до гражданских войн религиозного, этнического и территориального характера. Эти обстоятельства все чаще возвращают академическое и экспертное сообщества к истории становления и развития политики обеспечения внутренней безопасности. При этом именно Лондон и Вашингтон в рамках «гуманитарных интервенций» конца XX – начала XXI вв предпринимают активные и регулярные попытки перенести на чужую почву (Афганистан и Ирак являются наиболее показательными примерами) свой собственный опыт обеспечения внутренней безопасности. Понимание и прогнозирование перспектив этого трансфера чужеродной модели выстраивания системы внутренней безопасности требует глубокого анализа не только ее основных компонентов, но и их идейных истоков. Особая роль силовых структур и ведомств (разведка, контрразведка, полиция, армия), постоянство противоречивого выбора между принципами демократии и требованиями безопасности (включая санкционированные властями внесудебные ограничения прав иностранных подданных и собственных граждан на территории Великобритании и США) сохраняют свое значение и сейчас, позволяя говорить о том, что выработанные в колониальном прошлом Великобритании методы обеспечения внутренней безопасности все еще актуальны в глазах значительной части экспертного сообщества США (хотя далеко не всегда эффективны на практике), а их изучение имеет не только академическое, но и политическое значение. В свете рассекреченных в минувшее десятилетие документов о деятельности служб безопасности Великобритании и США после 1945 г. в колониях и странах «третьего мира», а также современных международных противоречий, связанных с попытками привнести созданную на основе колониального опыта Великобритании модель обеспечения внутренней безопасности в различные страны современного мира (сквозь призму его восприятия в самих США), встает необходимость комплексного изучения этой политики, развития структур, форм и методов обеспечения внутренней безопасности в Великобритании и США в качестве универсального рецепта «антиповстанческих операций» и «операций стабилизации». Настоящая статья представляет собой анализ этого процесса в рамках «холодной войны» и «Войны с террором» на уровне стратегического мышления в качестве одного из наиболее характерных и существенных аспектов перехода от эпохи глобальных колониальных империй к эпохе ядерных супердержав.

За последние двадцать лет (1995–2015) китайская школа международных отношений (МО) прошла интенсивный путь развития от «копирования» и «переписывания» западных идей до выработки вполне самостоятельных концепций, некоторые из которых претендуют на универсальность. Ученые из КНР, опираясь на западные теории и часто полемизируя с их постулатами, привносят свой исторический опыт, философское осмысление и императивы традиционной культуры. В дополнение к западной рациональности они предложили «отношения», «мораль» и «семейные принципы» в качестве оснований новой организации мирового политического пространства. Процесс заимствования в китайском академическом сообществе продолжается, но китайские исследователи перешагнули порог интеллектуальной самоколонизации и стали «фабрикой по производству международных знаний». В Китае уже сформулированы главные концепции международных отношений «с китайской спецификой», которые можно рассматривать как попытки создания собственной «большой теории».

В статье дается краткая периодизация развития китайской теории международных отношений (ТМО) и рассматриваются основные положения концепции мирового института «Тянься» Чжао Тиняна, «теории морального реализма» Янь Сюетуна и «теории отношений» Цинь Яцина, которые сегодня представляют главные тренды китайской теории международных отношений, осмысленные в формате больших теорий – идеализма, реализма и конструктивизма, обогащенные собственным научным языком и богатой политической практикой.

Государства эпохи Модерна создали целый ряд дискурсивных практик, которые легитимизируют и закрепляют свою необходимость в глазах граждан. Для этого используются не только новейшие технологии, но и весьма традиционные формы поддержания общности, такие, как религия. Одной из разновидностей подобных практик является так называемая гражданская религия, теоретические подходы к которой сформировались в США в 60-х годах XX столетия. Теория гражданской религии имеет продолжительную историю. К этому понятию обращались – и обращаются – исследователи в разных странах мира, давая ему различные трактовки и наполняя своим содержанием. Однако истоки теории лежат в работах Ж.Ж. Руссо и Э. Дюркгейма, которые одними из первых в мировой политической науке обратились к нормативному анализу взаимодействия государства и верований отдельных индивидов. Целью данной статьи является изучение и анализ эволюции концепций «гражданской религии»; выделение этапов развития и изучения теории гражданской религии во второй половине ХХ – начале ХХI веков как в отечественной, так и в зарубежной науке. В данном исследовании были использованы методы историко-политического системного анализа, компаративного, содержательного контентанализа и интерпретации; метод систематизации и классификации. Основным структурообразующим принципом стал проблемно-хронологический метод. Авторы исследования пришли к выводу, что своеобразное второе рождение концепция гражданской религии получила благодаря трудам американского ученого Р. Беллы, которые спровоцировали широкую общественную дискуссию. Конкретные проявления этой религии с помощью количественных методов выявили Р. Уимберли, Р. Вусноу, Д. Вули и Ф. Горски. В этих работах продемонстрированы такие аспекты гражданской религии, как представления о месте США в мире, о происхождении и назначении американских федеральных институтов власти, об эпистемологических возможностях познания Бога через лояльность к государству, о сакральности основных символов США, в том числе государственного флага. В России проблемами американской гражданской религии занимались защитившие диссертации по данной теме В.Р. Легойда и И.Е. Задорожнюк. Ряд других авторов обратились к теме использования гражданской религии различными группами интересов в США, а также к проблемам идеологических и историко-географических расколов в американском обществе. Несмотря на это, американская гражданская религия по-прежнему успешно выполняет интегрирующую функцию в обществе, ограждает общественно-политический дискурс от идеологических крайностей. Этим обусловлена важность гражданской религии для американского государства и необходимость ее дальнейшего изучения.

В статье предлагается анализ конфигурации интересов, складывающейся внутри научных сообществ, которая характеризуется противоречием между исследователями, ориентированными на глобальное научное поле, и учеными, ассоциирующими себя прежде всего с национальным научным комплексом. Данная проблема рассматривается с точки зрения теорий «академического капитализма» и «транснационального капиталистического класса», отличающихся скептическим взглядом на глобализационные процессы. Цель анализа заключается в поиске причин, вызывающих противоречия внутри сообществ ученых, и в качестве основной предпосылки конфликта рассматривается расхождение интересов, возникающее между учеными, ориентированными на расширение своих возможностей за счет внутренних, главным образом, государственных ресурсов, и той частью научного сообщества, которая рассматривает в качестве приоритета участие в глобальной науке, в большей степени зависящее от связей с ее инфраструктурой – университетами «мирового уровня», транснациональными корпорациями и наднациональными организациями, финансирующими научные исследования. В статье предлагается краткий исторический обзор международного развития науки в период с конца 1940-х годов по настоящее время. В качестве ключевых для этого процесса моментов рассматриваются: возникновение относительно четкого разделения между фундаментальной и прикладной наукой в послевоенные годы; взрывной рост в университетских исследованиях и высшем образовании в 1950-1960-х годах; реформы в области регулирования университетской интеллектуальной собственности и финансирования университетов в 1980-х годах; перелом в отношениях государства и науки в 1990-х годах. В статье также обсуждается ряд случаев, изучение которых позволяет выявить причины возникновения в научном сообществе фракций, представляющих расходящиеся интересы. К ним относятся, во-первых, проблема участия в массиве публикаций на английском языке для ученых из неанглоязычных стран; во-вторых, вопрос создания университетов мирового уровня в странах с сильными научными традициями, отличающимися от американских, доминирующих в глобальном научном поле; и, в-третьих, столкновение между организациями, принадлежащими к двум разным уровням финансирования научных исследований в Европе – национальному и наднациональному. На основе рассмотренных случаев делается вывод о взаимосвязи внутренней фрагментации научного сообщества с более широкими социально-экономическими противоречиями, главным образом – между глобалистски и локально ориентированными социальными группами.

Центр мирового экономического и политического тяготения быстрыми темпами смещается в Азиатско-Тихоокеанский регион. Страны, в него входящие, приобретают все больший финансовый, промышленный и человеческий ресурсный потенциал. С учетом их подъема АТР рассматривается в качестве одного из локомотивов роста мировой экономики, ключом к которому становится активно набирающий мощь Китай. Укрепление КНР способствовало активизации в регионе разнонаправленных тенденций (обострение территориальных споров, гонка вооружений, развитие многосторонних интеграционных объединений), что приводит к трансформации системы региональной безопасности. США, прочно удерживавшие позиции в АТР в последние десятилетия, столкнулись с необходимостью по-новому выстраивать отношения с Пекином, принимая во внимание не только его декларируемые и латентные национальные интересы, но и формирующийся военно-политический ландшафт, а также растущее внимание своих внерегиональных союзников к АТР. Главная задача США – недопущение ревизии сложившегося порядка в АТР, для чего Вашингтон активно использует сочетание политики сдерживания/балансирования и политики вовлечения Пекина в систему как тихоокеанских, так и глобальных связей. Основной проблемой для Вашингтона выступает поиск баланса в проводимом им стратегическом курсе: каким образом строить стратегию, которая отвечала бы ожиданиям его азиатских и европейских союзников в предоставлении гарантий безопасности в контексте «возвышения» Китая, но при этом бы не вызывал опасения по поводу политики сдерживания у Пекина, который в любой момент может принять решение об ужесточении ответной реакции. В то время как основой американского военного вовлечения в регион по-прежнему выступают азиатские государства, ЕС отводится менее заметная, но не менее значимая задача. Поддержка со стороны членов ЕС в регионе и за его пределами, а также на глобальном уровне, как при взаимодействии с Пекином, так и по общим международным вопросам и проблемам, остается необходимой для Вашингтона. США также приходится учитывать ожидания европейских союзников относительно налаживания сбалансированного и конструктивного долгосрочного диалога с Пекином при большем вовлечении ЕС в этот стремительно развивающийся регион.

В статье рассматривается влияние экономических санкций, введенных против России, а также ответных мер Москвы на показатели прямых иностранных инвестиций страны, в том числе на изменение структуры иностранных капиталовложений. Автор обращает внимание на то, что внешняя политическая конъюнктура оказывает различное воздействие на отдельные регионы. Несмотря на то что одновременно с введенными ограничениями на экономику субъектов Федерации влияет ряд других изменений (в частности, ухудшение внешнеэкономической конъюнктуры), их значение для инвестиционной деятельности может быть выявлено с высокой степенью достоверности. В страновой их структуре выявляется сокращение доли «чистых» офшоров, в территориальной – увеличение роли регионов юга Европейской части России и Дальнего Востока. Такие изменения позитивны и усиливаются действием других факторов, включая меры федеральной региональной политики. Особое внимание в статье уделяется анализу турецких инвестиций в российских регионах, закономерностям и факторам их размещения. Показывается, что даже при невысоком объеме турецких инвестиций и небольшом числе известных предприятий реального сектора экономики, в размещении предприятий по регионам проявляется почти все многообразие факторов инвестиционной привлекательности территорий. В статье, кроме того, поднимаются проблемы российской статистики прямых иностранных инвестиций, а также важности изучения географии поставщиков сырья и комплектующих на предприятия с участием иностранного капитала. Автор демонстрирует, что статистика Банка России не в полной мере отражает реальное движение прямых иностранных инвестиций, и доказывает, что параллельно необходимо использовать качественные сведения, получаемые из других источников.

Кредитные рейтинговые агентства (КРА) неоднократно становились объектом критики со стороны государств и участников рынка за неспособность адекватно оценивать риски, сопряженные с теми или иными финансовыми инструментами, или за их проциклическое воздействие на экономику стран. Несмотря на это, регулирование деятельности КРА практически не осуществлялось ни на глобальном, ни на общеевропейском уровнях. Кризис ипотечного кредитования в США и последовавший за ним глобальный финансовый и экономический кризис, а также кризис суверенных долгов в зоне евро, во-первых, подтолкнули государства к выяснению роли КРА в развитии данных кризисов, а, во-вторых, к поискам путей совершенствования функционирования КРА и методов их регулирования. В статье рассматриваются особенности организации рынка услуг КРА, к которым относится олигополистическая структура этой отрасли, высокий риск возникновения конфликтов интересов между агентствами и их клиентами, а также прозрачность процедуры присвоения рейтингов. Анализируются подходы США и ЕС к решению этих задач. В то время как в США к постепенному регулированию КРА приступили еще в 2006 году, в ЕС какое бы то ни было регулирование или надзор за КРА до 2008 г. вообще отсутствовали. Брюсселю не удалось изменить существующее положение вещей, при котором около 97% рынка рейтинговых услуг занимают три американские компании – Moody’s, Standard & Poors и Fitch. Меры, предпринятые руководством ЕС, вторили мерам Конгресса США и не содержали в себе принципиально новых или отличных от американских подходов. Несмотря на подготовку ряда докладов по деятельности КРА, в том числе и для «группы двадцати», а также инициативу по созданию европейского кредитного рейтингового агентства, ЕС так и не начал играть активную роль в глобальном управлении деятельностью КРА.

Интервью с С. В. Рязанцевым.

В этом очерке анализируются ключевые аспекты развития взаимоотношений России и НАТО с точки зрения евроатлантической безопасности. По мнению автора, присоединение Крыма к Росси и кризис вокруг Украины дополнительно обострили ранее присутствовавшую напряженность в двусторонних отношениях. Сегодня они во многом напоминают конфронтацию времен «холодной войны». В Европе усиливается военное противостояние. Оно проявляется в непосредственном развертывании подразделений с обеих сторон. Кроме того, выросло число инцидентов опасного сближения российских и западных военных в воздухе и на море. Фактически прерваны контакты между Москвой и Альянсом. Риторика сторон и взаимное восприятие деградировали до уровня открытой враждебности. Москву сегодня открыто обвиняют в подрыве основ послевоенного порядка в европейской части континента, в противоправных шагах по слому общепринятых международно-правовых норм, в агрессивных намерениях, угрожающих европейской стабильности. НАТО получила второе дыхание и новую повестку дня наращивания, пусть пока и довольно ограниченного, присутствия на востоке Европы. Вместе с тем наличие значительного недоверия между Россией и Западом не означает, что следует пережидать какую-то паузу, отказаться от попыток предпринимать конструктивные шаги в целях восстановления взаимодействия. Такой подход был бы контрпродуктивным – тем более что с обеих сторон поступают, хоть и приглушенные, сигналы о готовности к диалогу. В это ситуации автор предлагает ряд первоначальных шагов, которые смогли повысить уровень доверия между сторонами, позволили бы в идеале перейти к содержательному диалогу о будущем европейской архитектуры безопасности. В их основе должны лежать меры доверия и повышение транспарентности, а также расширение диалога между Россией и Западом на различных площадках. Кроме двустороннего формата Россия-НАТО полезную роль могли бы сыграть различные механизмы ОБСЕ.

Рецензия на книгу: Ча В. Д. Игра с силовых позиций: истоки американской системы альянсов в Азии. Принстон, Оксфорд: Принстон юниверсити пресс, 2016. 352 с.

Рецензия на книгу: Рипсман Н.М., Талиаферро Дж. Ф., Лобелл С.Е. Неоклассическая реалистская теория международных отношений. Оксфорд Юниверсити Пресс, 2016. 196 с.