Нормальное развитие человеческой цивилизации невозможно без адекватного физиологическим потребностям обеспечения населения мира продовольствием. До настоящего времени человечеству не удалось добиться состояния, характеризующегося постоянным доступом к продовольствию всех людей планеты: около 800 млн человек недоедают, миллионы страдают от хронического голода. Более полувека на глобальном, региональном и национальном уровнях вырабатываются меры, направленные на обеспечение населения продовольствием. В ХХI веке в решение глобальной проблемы продовольственной безопасности включены практически все страны мира, международные организации, неправительственные и финансовые структуры, экспертное сообщество, представители бизнеса. Объединение и координация усилий по решению этой проблемы приобретает все большее значение. На современном этапе важнейшей чертой международного сотрудничества, направленного на снижение остроты продовольственной проблемы, является его комплексный многоуровневый характер. В орбиту международного сотрудничества по обеспечению продовольственной безопасности все активнее стали вовлекаться организации, которые ранее не ставили перед собой целей многостороннего взаимодействия по данной проблематике. Значимым этапом международного сотрудничества по обеспечению глобальной продовольственной безопасности стал 2015 год, когда мировое сообщество подводит итоги достижения задач Всемирного продовольственного саммита 1996 года и Целей развития тысячелетия 2000 года, а также намечена программа нового документа в области развития, в котором проблема обеспечения населения мира питанием рассматривается в качестве важнейшего приоритета. Цель статьи – анализ современной системы международного многоуровневого взаимодействия, направленного на обеспечение глобальной продовольственной безопасности. Основными задачами являются определение критериев и индикаторов обеспечения продовольствием, выявление векторов международного сотрудничества, ресурсного потенциала, связи с другими проблемами мирового развития. На основе документов и материалов международных организаций, аналитических трудов российских и зарубежных специалистов делаются выводы о невозможности достижения прогресса в обеспечении недоедающего населения планеты продовольствием без активного международного сотрудничества не только в аграрной сфере, но и в решении общих экономических, торговополитических, инвестиционных проблем.

В настоящее время концепция «китайской мечты» превратилась в часть официального дискурса КНР. В то же время ее сущностное наполнение остается неясным. В статье рассматривается историческая трансформация концепции. Ее эволюция с 1860-х годов определялась стратегическим вызовом со стороны западных стран. В ответ китайская интеллектуальная элита формулировала задачи все более широкой и комплексной модернизации, под которой на деле понималась вестернизация страны. В результате осуществление «китайской мечты» одновременно воспринималось как частичный отказ от национальных традиций. Даже марксизм, который использовался для борьбы с западным доминированием, также имеет западное происхождение. В этом отношении Мао Цзэдун и вслед за ним Коммунистическая партия Китая использовали контрстратегию, рассматривая марксизм как научное учение, являющееся мировым достоянием. В связи с происходящими под влиянием модернизации в Китае изменениями, встает вопрос о том, что же составляет неотъемлемую национальную специфику страны. В этом контексте автор формулирует кон цепцию «методологического Китая», которая определяется тем, что то, каким образом страна действует, гораздо лучше определяет ее сущность, чем ее ценности. Адаптивность Китая позволяла ему заимствовать все лучшее из западного опыта и тем самым сократить разрыв по отношению к ведущим державам. Реализация подобной стратегии может быть спроецирована на общие тенденции мирового развития, в рамках которых любые инновационные стратегии со временем утрачивают свою эксклюзивность и копируются конкурентами. В этих условиях страны сталкиваются с проблемой ограниченности ресурсов – конкуренция за них может стать не только бессмысленной, но и создавать угрозы для сохранения цивилизации. В этой ситуации необходимо перейти от преследования «национальной мечты» к построению системы стабильного сосуществования и мира.

В данной статье освещается масштаб и сравнительная специфика использования количественных методов анализа в зарубежной и российской международно-политической науке. На основе обзора зарубежных публикаций показано место количественных методов и формализованного моделирования в системе методов исследований, обнаруженных в статьях в ведущих высокорейтинговых журналах мира по международным отношениям и политическим наукам, входящих в реферативную базу данных Scopus. Описан генезис математических методов в зарубежной международно-политической науке, а также основные математические методики, применяемые зарубежными международниками в привязке к основным парадигмам ТМО. Отдельно разобран случай с международной конфликтологией, представляющей собой, наряду с электоральными исследованиями, наиболее квантифицированную субдисциплину в рамках политической науки. Показаны основные школы количественного анализа международных отношений, сформировавшиеся в СССР и России, приведена наиболее значимая библиография по данному направлению. Раскрыта роль советской и российской школы клиометрии и квантитативной истории под руководством академика И.Д. Ковальченко в применении количественных исследований в гуманитарных науках. Автором представлены результаты самостоятельного исследования применения количественных методов анализа в статьях, напечатанных в 6 ведущих российских научных журналах по международным отношениям в 2014 г. Выделено три группы журналов – не применяющих, эпизодически применяющих и регулярно применяющих математические методы. Изложены причины того, почему применение количественных методов анализа в отечественной международно-политической науке находится на начальном этапе. Часть из них связана с опытом развития российского сообщества международников. Проанализированы основные практические сложности формализованного моделирования международных отношений, связанного с междисциплинарным синтезом, в образовательной и исследовательской деятельности международника в российских реалиях. Особо отмечен недостаток учебников по математике, адаптированных для гуманитариев, а также специализированного программного обеспечения, необходимого для количественного анализа и визуализации данных, полученных в ходе исследований. Приведен успешный опыт взаимодействия Кафедры теории и истории международных отношений РУДН с кафедрами прикладной математики и прикладной информатики для развития у студентов-международников навыков количественного анализа.

Концепция «международных режимов» в последние десятилетия превратилась во влиятельную категорию, способствующую объяснению природы международного регулирования. Вслед за изучением их внутренней организации и механизмов обусловливания политического поведения государств, растущее внимание стал привлекать сам процесс их зарождения и становления. Для освещения этого явления ряд исследователей предложили стадийный подход, который позволяет выделить несколько этапов в генезисе, распространении и усвоении международных норм. Настоящая статья призвана суммировать имеющиеся теоретические разработки в западной литературе по этому вопросу с акцентом на освещении концепции формирования «запретительных режимов», предложенной Итеном Надельманном, проиллюстрировать их объяснительную силу на примере возникновения международного режима по противодействию отмыванию денег и финансированию терроризма в контексте концепции «запретительных режимов» Итена Надельманна. Она также намечает дальнейшие пути развития обозначенной исследовательской программы. Проведенный анализ показывает, что деятельность по приданию незаконным доходам легального статуса до конца 1970-х годов не рассматривалась как предмет международного регулирования. Тем не менее рост общественной обеспокоенности этой проблемой привел к формированию влиятельной коалиции ведущих государств, которые выступили инициаторами создания нового режима. Образованная ими Международная группа разработки финансовых мер борьбы с отмыванием денег превратилась в его основной столп и стала значимым международным институтом. Под влиянием коллективной гегемонии ведущих стран другим игрокам пришлось принять новые правила игры. Таким образом, за прошедшие десятилетия произошла консолидация запретительного режима. Исследование указывает на существенную роль политического фактора в рамках технократического международного сотрудничества, тем самым свидетельствуя о необходимости преодоления сложившегося их противопоставления.

В статье освещается роль технологических инноваций в теоретическом осмыслении международных отношений. С учетом возросшего значения науки и технологии в ускорении мирового развития, определение их влияния на эволюцию глобальной системы представляется оправданным. Автор рассматривает многообразие подходов к этому вопросу в рамках классических и современных международно-политических теорий и парадигм. Цель статьи – установление причин концептуальной недостаточности традиционных научных школ в понимании роли науки и инноваций для развития международных отношений как системного явления в социально-политической жизни общества и государства, а также выявление более перспективных теоретических подходов. Автор прослеживает концептуальную уязвимость научного инструментария, предлагаемого реалистской (в силу ее узко инструментального подхода) и либерально-идеалистической (в силу ее линейного технологического детерминизма) традициями, а также социальным конструктивизмом (в силу его социально-культурного детерминизма), для изучения той системной роли, которую наука и технологии играют в глобальных политических трансформациях. Если сторонники реализма видят в научно-технологическом развитии один из источников международно-политического могущества государств, вовлеченных в силовую конкуренцию, то либералы и неолибералы представляют его как основание системных инноваций – появления новых участников и сюжетов в международной жизни. Напротив, конструктивисты обращают внимание на социально обусловленный характер технологического развития, подчиненность инновационного процесса существующим нормам и ценностям их создателей. Само по себе значение научных инноваций индетерминированно, оно приобретает смысл только в системном контексте. Автор отмечает, что комплексный анализ взаимовлияния науки и технологий и социально-политических систем – объект изучения специальной междисциплинарной предметной области, получившей название «исследования общества, науки и технологии». В то же время в работах ее представителей международно-политическая тематика остается периферийной. С учетом недостаточного уровня теоретической концептуализации взаимосвязи науки, технологий и международных отношений в последней части статьи оцениваются перспективы более плодотворного осмысления проблемы, связанные с расширением существующего междисциплинарного исследовательского поля и развитием «теории сложности» («теории сложных систем») в ее преломлении к изучению глобальных процессов.

Наметившаяся тенденция расширения границ международного научного пространства за счет инкорпорирования национальных школ международных исследований незападных стран и превращения его если не в глобальное, всемирное, то хотя бы в трансрегиональное и отчасти трансконтинентальное, пока мало затрагивает отечественное академическое сообщество. Российские исследователи плохо интегрированы в международные дискуссии об основных направлениях политических, экономических и социальных аспектов глобального развития, а следовательно, лишены возможности влиять на интеллектуальное «обрамление» международной среды. Настоящая статья представляет собой результат сравнительного изучения отечественных и зарубежных научных и публикационных практик. Его целью было выявление реальных и мнимых барьеров на пути усиления участия российских авторов в глобальной академической коммуникации. Авторы исходят из того, что устоявшиеся научные практики-институты, вырабатываемые в процессе взаимодействия членов исследовательского сообщества, представляются важнейшим элементом регулирования характера публикуемых научных результатов. С 2012 г. на государственном уровне было принято множество решений, направленных на вовлечение отечественной науки в нормальный международный контекст. Подобные шаги так или иначе касаются и сферы общественно-научных исследований, в том числе изучения международных отношений и мировой политики. Их результатом стало форсированное принятие формальных требований к научным публикациям. Неудивительно, что ключевым проводником этого процесса выступили научные издания. В то же время проведенный анализ свидетельствует, что процесс интернализации новых стандартов и практик далек от завершения. Эпистемологические и методологические основания российской школы социально-гуманитарных изысканий существенно отличают ее от западных аналогов. Основные различия заключаются в определении целей и структурирования научных публикаций, а также в понимании критериев научности проводимых исследований. В этой связи в работе формулируются предложения, направленные на более успешную интеграцию российской школы международных исследований в глобальный академический дискурс. Настоящее исследование подготовлено на основе мониторинга самопозиционирований, требований к авторам и статей ведущих отечественных и международных журналов, а также «глубинных интервью» с участием редакторов и издателей российских и западных научных изданий и авторов, имеющих опыт опубликования в России и за рубежом.

Глава государства играет ведущую роль в политической жизни таких стран, как Россия, КНР, Франция, а глава правительства – в Индии, Германии, Италии и других парламентских республиках. Реальная властная иерархия в отношениях между главами государств и правительств этих стран ясна и не подвержена серьезным изменениям. Совсем иная ситуация характерна для стран Центральной и Восточной Европы – региона, в котором преобладает особая, специфическая форма правления, сочетающая в себе черты полупрезидентской и парламентской республик. Глава государства в этих странах, как правило, не имеет широких официальных полномочий, но избирается на прямых выборах и оказывает немалое неформальное влияние на политические процессы. Для сторонних наблюдателей это создает немалые сложности. Как определить, кто – президент или премьер-министр – обладает большей властью? Что важнее – президентские выборы или парламентские? С кем из политических лидеров следует выстраивать основные контакты в наиболее чувствительных сферах – например, во внешней политике, в сфере обороны и безопасности? Например, в 2014 г. в Румынии и Словакии были избраны новые президенты, победив на выборах действующих премьер-министров, которые, тем не менее, сохранили свою должность после выборов. Иностранные лидеры столкнулись с проблемой: как определить, кто теперь является более влиятельной фигурой – президент, получивший поддержку большинства населения, или премьер-министр, который остался у власти, опираясь на поддержку парламентского большинства? Аналогичные вопросы возникают у дипломатов, экспертов-международников, а также у работников СМИ, описывающих результаты выборов и иные политические процессы в зарубежных государствах. Для того чтобы ответить на эти вопросы, необходимо иметь ясное представление об особенностях распределения власти между президентом и главой правительства в каждой из шести восточноевропейских стран (Болгарии, Венгрии, Польши, Румынии, Словакии и Чехии). С применением исключительно формально-юридического подхода, без оценки политической практики эту задачу решить нельзя. Между тем именно формально-юридический подход преобладает в научной литературе по данному вопросу – в том числе потому, что в политической практике огромную роль играют неформальные механизмы, с трудом поддающиеся формализации и учету. В настоящей работе особое внимание уделяется выделению критериев, по которым оценивается политическая практика. Цель настоящей работы – ранжирование стран Центральной и Восточной Европы по объему влияния президента на политические процессы. Для ее выполнения решаются следующие задачи. Во-первых, дается обзор существующих точек зрения на классификацию форм правления этих стран. Во-вторых, систематизируются и сопоставляются результаты исследований, имеющих схожую цель. С учетом того, что эти исследования проводились, прежде всего, с применением формально-юридического подхода, решается третья задача – выделяются конкретные критерии, по которым оценивается реальная политическая практика. По итогам ее рассмотрения производится ранжирование государств, которое сопоставляется с результатами аналогичных исследований. В заключение анализируются причины, по которым в Восточной Европе существует специфическая форма правления, способствующая постоянной борьбе за власть между президентами и главами правительств.

Понятие «сила» принадлежит к числу ключевых и одновременно наиболее дискуссионных в теории международных отношений. Введение Дж. Наем в научный оборот концепции «мягкой силы» и последовавшие за этим споры лишь усугубили ситуацию терминологической неопределенности вокруг данного понятия, фактически подведя ее к черте, за которой начинается эпистемологический релятивизм. В данной статье предпринимается попытка обозначить общие подходы к формулированию системного определения концепции «мягкой силы», которое позволило бы, с одной стороны, провести грань между «мягкой» и «жесткой силой», а с другой – показать их структурную взаимосвязь и взаимозависимость в рамках внешнеполитической деятельности игроков на международной арене. В первой части статьи автор рассматривает два основных подхода к определению сущности и природы силы в международных отношениях, разработанных в западной литературе: ресурсо-ориентированный (атрибутивный) и контексто-ориентированный (поведенческий). Анализируя их достоинства и недостатки, автор приходит к выводу, что контексто-ориентированный подход обладает большим потенциалом с точки зрения объяснения и изучения силового взаимодействия между субъектами на мировой арене. Во второй части уточняются и развиваются базовые положения этого подхода, благодаря чему открывается перспектива преодоления его ключевого недостатка, связанного с определением рамок контекстного анализа. Автор подчеркивает целеориентированный характер поведения участников мировой политики и формулирует на этой основе определение «мягкой силы» как особой формы силового воздействия, направленной на достижение долгосрочных стратегических целей путем косвенного, неявного влияния на объект, в качестве которого выступают широкие слои населения, отдельные группы внутри него и неправительственные организации, а также структура международных отношений в целом. При этом подчеркивается несводимость силы субъекта к его ресурсам и необоснованность утверждений о существовании неких особых «ресурсов мягкой силы». В завершение подытоживаются основные положения авторской гипотезы и намечаются пути для ее дальнейшего развития и верификации.

Интервью с Э.Я. Баталовым.

Рецензия на книгу: Глобальная безопасность в цифровую эпоху: новые стратагемы для России / Под общей редакцией А.И. Смирнова М.: ВНИИгеосистем, 2014. 394 с.

Рецензия на книгу: Лилли, Биляна. Внешняя политика России в области противоракетной обороны: игроки, мотивы и влияние. Лондон: Из-во «Лексингтон Букс», 2014. 390 с.