С повышением числа гражданских конфликтов наблюдается рост использования вооружённого вмешательства третьими сторонами, которые преследуют цели защиты и продвижения своих интересов. Несмотря на потенциальные выгоды, интервенция может привести к негативным статусным и материальным последствиям для вмешивающегося субъекта. В этой связи зачастую внутриполитические факторы накладывают разной степени ограничения на принятие решения о вмешательстве. Автор интегрирует институциональный аспект теории демократического мира и положения неоклассического реализма для рассмотрения соотношения влияния внутренних и внешних факторов на решение об интервенции. Согласно теоретическим предположениям, повышение демократичности институтов оказывает сдерживающее влияние на проведение вмешательства, но влияние структурных стимулов нивелирует данный эффект. Статья прибегает к количественным методам для проверки предполагаемых закономерностей на широком наборе данных. В качестве альтернативных источников для измерения зависимой переменной, в роли которой выступает наличие вмешательства, используются база данных External Support Dataset Программы данных о конфликтах в Уппсале, а также база данных «Факторы международного вооруженного вмешательства», разработанная в Институте международных исследований 
МГИМО. Для измерения характеристик институтов применяются данные Varieties of Democracy. В результате анализа статья выявляет неоднородные эффекты различных аспектов институционального устройства на склонность к проведению интервенции, что объясняется различиями в специфике институтов, общественных реакциях и типах вмешательства. Структурные стимулы в большей степени влияют на принятие государствами решения о вмешательстве, но лишь частично снижают эффекты различий в институциональных характеристиках. 

В рамках набирающего обороты противостояния России и Запада позитивной новостью стал ряд постановлений, вынесенных международными органами по разрешению споров в пользу нашего государства в 2024 году. Теперь, как подчёркивается в статье, необходимо максимально полно и эффективно использовать широкий набор инструментов юридического отстаивания интересов Москвы, отечественного бизнеса и связанных с ним зарубежных компаний. Важно от фрагментарной оборонительной стратегии щадящего ситуативного реагирования, сводящейся к избирательному ответу на отдельные недружественные акты, перейти к целостной и централизованно направляемой наступательной стратегии юридической борьбы на всех возможных фронтах. Одним из её инструментов служит Договор к Энергетической хартии (ДЭХ), предусматривающий трансграничную защиту капиталовложений инвесторов из одних стран-участниц, в том числе инвесторов, связанных с не входящими в ДЭХ странами, на территориях других. Авторами обоснован вывод о возможности практического использования ДЭХ для защиты инфраструктурных энергетических инвестиций в «Северные потоки», разрушенных взрывом осенью 2022 года. Речь идёт о понуждении стран, в морских пространствах, под юрисдикцией которых проложены трубопроводы, к возмещению причинённого диверсией многомиллиардного материального ущерба, раскрытию тщательно скрываемой об инциденте информации. Договор может также использоваться в качестве рычага для возможных будущих переговоров по пакетному урегулированию всей массы накопившихся проблем в отношениях России и Запада.

Статья посвящена анализу концепции «экономика знаний», сложившейся в 1990-х годах как идейное оформление глобального экономического режима. Авторы исследуют составляющие этой концепции и саму попытку их объединения в комплекс экономики знаний, позиционируемый как внутренне последовательный подход к экономической политике, через анализ теоретических высказываний как целенаправленных дискурсивных действий. Поскольку речь идёт об использовании концепта как политического инструмента, авторы также обращаются к наработкам международной политической экономии. В качестве основных аспектов «экономики знаний» в статье выделяются новая теория роста, информационное общество, национальные инновационные системы и человеческий капитал. Каждая из них развивалась в собственном контексте, и обоснованность их положений была связана с обстоятельствами изначального применения. Попытка же объединить данные концепты под общей рамкой в принципиально новой ситуации глобальной экономики 2000–2010-х годов осложнена явной привязкой этих идей к исходному контексту их создания. Несмотря на такого рода уязвимости, концепцию «экономики знаний» следует признать политически успешной. Ко второй половине 2000-х организациям, занятым продвижением этого концепта, главное место среди которых занимала ОЭСР, удалось превратить ее в общепринятое в глобализующемся мире обозначение некоторого желанного состояния экономики. Представленная в политэкономии теория режимов роста показывает, что причиной этой устойчивости могло быть то обстоятельство, что в концепции «экономики знаний» прямо отражались интересы ключевых для периода 1990–2010-х годов социально-экономических групп в США: финансового капитала, новых высокотехнологичных корпораций, национальной и международной бюрократии. Причиной устойчивого присутствия «экономики знаний» в политической сфере целесообразно полагать способность идеи предоставить описательную рамку реальной динамике глобальной экономики. Эта динамика характеризуется как формирование транснациональной трехуровневой структуры – предприятий, оперирующих нематериальными активами, предприятий с высоким уровнем реального капитала и предприятий с упором на эксплуатацию труда.