Кризис государственности на Ближнем Востоке был вызван действием универсальных для современного международного развития трендов, по-своему проявившихся в контексте самобытной культуры народов и стран региона. Протестные настроения в арабских государствах, обозначившие болезненность обретения гражданского самосознания и достоинства; кризис секуляризма; стремление отказаться от навязанных идентичностей и обращение к корням отразили общие для мирового развития проблемы в формах, соответствующих специфике арабских обществ. Становление современных арабских государств проходило под мощным влиянием западного национализма при одновременном неприятии западных образцов организации общества. Особое место в регионе занимает Израиль, выстроенный по западной политической модели, но подвергшейся ревизии под воздействием этнополитических установок и вызовов безопасности. Сосуществование традиции и современности не только в социальной структуре ближневосточных обществ, но и в сознании граждан, в их поведенческих моделях тесно увязано с уровнем раз- вития современных институтов, которые остаются слабыми или просто отсутствуют в ряде арабских государств. Перспективы построения более соответствующей общественным ожиданиям и представлениям государственности, основанной на сочетании модернистского и постмодернистского дискурсов, синтезе современности и архаики, пока не ясны. Обращение к религии и её политизация могут стать одним из важных, но не безальтернативных элементов поисков новой модели государственности в регионе. В статье предлагается концептуализация «неомодернизма» как альтернативного архаизации, модернизму и постмодернизму подхода к социально-политическому структурированию стран Ближнего Востока.

Цифровизация всех процессов общественной жизни стала реальным явлением современного этапа развития человеческой цивилизации. Два основных условия – переход к новому технологическому укладу и модификация глобализационных тенденций (политических, экономических, технологических) ставят пред всеми странами мира задачи адекватного реагирования на эти новые реалии. Существуют два основных течения мысли в отношении роли и места цифровизации в мировом промышленном производстве в рамках концепций инновационного развития. Одно из них трактует современный этап внедрения информационно-технологических достижений как эволюционный, другое – как революционный. Преобладающим является второе направление, в рамках которого из-за стремительности и комплексного характера происходящих экономических и связанных с ними социальных трансформаций сформировалось понятие четвёртой промышленной революции. Цифровая экономика рассматривается как основа четвёртой промышленной революции, поскольку под её воздействием чётко прослеживается смена базовой технологии и существуют признаки смены технико-экономической парадигмы. Цифровые технологии стали реальностью всех форм международных отношений. Сложилось понятие цифровой дипломатии, означающее использование этих новых технологий для решения внешнеполитических задач. Развитие цифровой экономики стало результатом внедрения информационно-коммуникационных технологий (ИКТ) во все сферы хозяйственной жизни. Такие её направления, как интернет вещей, индустриальный интернет, большие данные, облачные вычисления, электронная торговля, содействуют применению новых технологий и форм организации бизнеса на предприятиях, повышению конкурентоспособности выпускаемой продукции, эффективности государственного управления и уровня жизни населения. Повсеместное внедрение ИКТ является одним из наиболее важных условий развития национальных экономик всех стран. Одновременно с позитивными эффектами цифровой экономики появились новые вызовы, реакция на которые должна быть определена на государственном уровне. Изучение международного опыта имеет большое значение для развития цифровой экономики в России и реализации цифровой повестки ЕАЭС. Исследование проведено на основе программ США (Повестка дня цифровой экономики) и Индии (Цифровая Индия), китайского плана действий «Интернет плюс» и Стратегии единого цифрового рынка для Европы.

Один из ключевых глобальных трендов – переориентация мировой экономики в направлении её экологизации и построение зелёной экономики – пока неудовлетворительно учитывается Россией при реализации её стратегии развития. Катализатором экономического развития России и строительства зелёной экономики могут стать её международные экономические связи (МЭС). Цель статьи – выявление роли России в МЭС в области зелёной экономики путём анализа количественных и качественных показателей российского участия в международной торговле экологически­ ми товарами, движении зелёных прямых иностранных инвестиций (ПИИ) и научно-техническом обмене. Научная гипотеза исследования заключается в том, что участие России в МЭС в сфере зелёной экономики может стимулировать экономическое развитие и усовершенствовать его качество. На сегодняшний день российское участие в МЭС в сфере зелёной экономики остаётся относительно невысоким. Россия больше вовлечена в мировой импорт экологических товаров, чем в поставки на глобальный рынок. Доля страны в мировом экспорте экологических товаров невелика, хотя удельный вес экологического сегмента в совокупном товарном экспорте страны в последнее десятилетие повысился. Число иностранных проектов в области зелёной экономики, реализуемых на территории России, пока остаётся незначительным. Перспективным сектором-реципиентом ПИИ в экономике России являются возобновляемые источники энергии (ВИЭ). В области международного научно-технического обмена основное сотрудничество также реализуется в области ВИЭ. Расчёт индекса сравнительных преимуществ (RCA) доказал, что Россия обладает преимущества­ ми лишь по двум товарным позициям экспорта экологических товаров, основные потребители которых – Беларусь, Казахстан и Индия. Расширению участия России в МЭС в области зелёной экономики может способствовать комплекс мер по стимулированию производства и экспорта экологических товаров, по которым у России выявлены сравнительные преимущества, и привлечению ПИИ в эти отрасли.

Международные альянсы представляют собой соглашения между государствами, описывающие параметры их военно-политического взаимодействия в случае вооружённого конфликта, а также практики сотрудничества на основе таких договорённостей. Осмысление вопросов их создания, функционирования и влияния на среду международной безопасности находилось в тематическом фокусе теории международных отношений на протяжении всего периода «холодной войны». В то же время в 1990–2010-х годах исследования этой проблематики обрели новый импульс к развитию в результате более последовательного структурирования исторического опыта, накопления масштабных объёмов данных и активного внедрения количественных методик анализа. Настоящий аналитический обзор призван определить основные достижения теории международных альянсов, позволившей на основе анализа обширного исторического опыта выявить основные закономерности эволюции подобных объединений. В нём последовательно систематизированы современные представления о функциях и причинах создания международных альянсов; о степени надёжности формальных союзов; об обстоятельствах пересмотра или прекращения обязательств государств. В статье оценивается влияние такого рода объединений на международную конфликтность, а также противоречия в их функционировании. На основе проведённой работы автор выявил сохраняющиеся лакуны и возможные направления дальнейшего развития исследований военно-политических альянсов. По итогам проведённого анализа можно заключить, что в предметной области сложилось разделяемое ядро представлений, позволяющее говорить о появлении зрелой исследовательской программы. В то же время наращивание представлений относительно динамики развития международных союзов в 1990–2010-х годах происходило за счёт существенного ограничения области исследования. С учётом особенностей существующих баз данных анализ был сфокусирован преимущественно на изучении формальных альянсов через классификацию доступных документов по ним. Как следствие, за пределами рассмотрения остаются не только неформальные коалиции, но и феномен тайных союзов, а также значение секретных обязательств в рамках документально оформленных объединений.

Настоящая статья представляет собой попытку концептуализации и обоснования феномена «русскоязычной экономики» за границей. Под русскоязычной экономикой понимается система экономических институтов и отношений, в основе которых лежит русский язык, выступающий основным интеграционным фактором и основной опорой развития её элементов. Цель её функционирования – удовлетворение потребностей русскоговорящего населения, постоянно проживающего и временно пребывающего за рубежом, а также обслуживание торгово-экономических связей и туризма страны пребывания мигрантов с Россией. В основе представляемого исследования лежат обширные эмпирические материалы качественных социологических исследований (интервью с мигрантами и экспертами), собранные авторами в различных странах мира в ходе экспедиционных поездок. В статье описаны политико-экономические аспекты интеграции русскоговорящих мигрантов в принимающие страны через механизм функционирования русскоязычной экономики. На основе интервью и оценок экспертов раскрываются особенности адаптации русскоговорящих мигрантов на русскоязычных сегментах рынка труда зарубежных стран. Масштабы русскоязычной экономики в значительной степени зависят от численности русскоговорящего населения и туристов, владеющих русским языком. И хотя русскоговорящее население не имеет многочисленных районов компактного проживания, наиболее наглядно русскоязычная экономика представлена именно в данных районах. На примере трех кейсов: Брайтон-бич (США), Паттайя и Пхукет (Таиланд), Начанг и Вунгтау (Вьетнам), раскрываются особенности и механизмы функционирования институтов русскоязычной экономики. Выделены закономерности интеграции русскоговорящих мигрантов в принимающих странах с учётом локальной специфики. Выделена и доказана прочная связь между развитием русскоязычной экономики и эмиграцией из России и стран бывшего СССР.

В статье проанализированы возможности применения территориально-пространственного подхода к изучению террористической угрозы. Зависимость терроризма как вида политического насилия от конкретных территорий до сих пор остаётся предметом исследовательского внимания. Наряду с существующими классификациями терроризма, в основу которых положены идеологические и организационные критерии, возможно создание типологии террористических угроз с точки зрения их соотнесённости с территориальным и пространственным контекстом, в котором они развиваются. В статье на обширном историческом материале показано, что по критерию территориальности всегда различались группировки, которые фактически не зависели от территориальных ресурсов и обладали высокой степенью автономии по отношению к окружавшим их социальным пространствам, и те террористические организации, которые получали подпитку из неуправляемых, охваченных войнами, конфликтных зон либо из государств-спонсоров терроризма. Способность террористов к максимально гибкому использованию территориальных и пространственных ресурсов обусловила возникновение и развитие многообразных моделей противодействия им. Эти контртеррористические практики, в свою очередь, влияют на политические пространства (национальные, региональные и даже – глобальное), в которых они осуществляются. В статье проанализированы особенности постепенно формирующегося глобального контртеррористического режима, которые связаны с универсальными (экстерриториальными) формами наблюдения, дистанционного контроля и проникновения в частные и «оппозиционные» социальные пространства. Сделан вывод о перспективности дальнейшего развития территориально-пространственной методологии, включая построение сетевых моделей, анализ террористических угроз. В свою очередь, анализ практики противодействия терроризму и борьбы с ним в тех же категориях способен обогатить различные направления в изучении контртерроризма, в том числе и критическое.

В статье на примере политики РФ в условиях текущего украинского кризиса анализируются особенности секьюритизации и регионального поведения держав. Применяя понятийный аппарат Копенгагенской школы исследований безопасности, в частности концепцию секьюритизации и теорию региональных комплексов безопасности, автор выявляет особенности этого процесса в державах, а также его связь с их региональной идентичностью и политикой безопасности. С этой целью определена и структура работы, выделены разделы, в которых рассматриваются ключевые аспекты проблемы: понятие секьюритизации, её связь с формированием интересов, политики безопасности государств и их взаимоотношениями на уровне глобальной и региональных систем, соответствующие подходы различных теоретических направлений; понятие державы, их основные особенности и отличия от обычных государств; вопросы принадлежности государства к региону, специфика региональных связей державы и их осмысления с позиции интересов безопасности; региональная система безопасности на постсоветском пространстве, место и роль России, детерминанты её интересов и политики в регионе, основные проблемы и динамика российско-украинских отношений; украинский кризис и особенности его секьюритизации в РФ, функции политической элиты и общества; региональная активность России и других вовлечённых держав, основные отличия; секьюритизация в условиях различных политических режимов. По мнению автора, процесс секьюритизации в державах сопровождается осмыслением с точки зрения национальной безопасности особых, трансграничных силовых возможностей, потребностей, а также великодержавных ценностей, что отражается в их, порой чрезвычайной, активности за пределами своей официальной территории, что и объясняет использование в их политической практике таких понятий, как «зона жизненно важных интересов», «регионы привилегированных интересов» и др. Говоря о таких зонах, целесообразно использовать понятие «секьюритизированный регион», ибо в отличие от стандартного механизма секьюритизации, ориентированного преимущественно на конкретные, краткосрочные явления (военная агрессия, теракты, природные катаклизмы), в случае с державами этот процесс может характеризоваться устойчивым восприятием определённых внешних пространств с позиции ключевых интересов безопасности и сопровождаться чрезвычайным реагированием на происходящие здесь политические кризисы и вовлечение других держав.

Статья посвящена выявлению масштабов и ограничений на пути зарубежной трудовой миграции в Китайскую Народную Республику. Она получила активное развитие с конца 1970-х годов. В последующие десятилетия поток как низкоквалифицированных, так и высококвалифицированных мигрантов, въезжающих в Китай, значительно вырос. В результате трудовая миграция из-за рубежа вносит заметный вклад в экономическое развитие страны. В российском востоковедении и международных исследованиях подробно изучены внутрикитайские миграционные процессы, в то время как вопросы, связанные с работой в КНР трудящихся-иммигрантов, пока не получили достаточного освещения. Авторы данной статьи прослеживают основные направления миграции, формирование законодательной базы в этом вопросе и особенности отношения к мигрантам в китайском обществе. В качестве источников использованы материалы на русском, китайском и английском языках, в том числе статистические обзоры, законодательные акты, отчёты неправительственных организаций и актуальные сообщения средств массовой информации. Проведённый анализ показывает, что Китай за счет роста трудовой миграции из-за рубежа выигрывает экономически, ускоряя решение задач собственного развития, в частности в высокотехнологичных отраслях промышленности. В связи с этим он предпринимает значительные шаги по совершенствованию миграционной политики. Тем не менее многие проблемы, связанные с миграционными процессами, до сих пор остаются нерешёнными. В их число входят социальная незащищённость, многочисленные нарушения прав мигрантов и отсутствие системы защиты их прав, вовлечение в криминальные схемы и злоупотребления, дискриминация в различных формах, проявления ксенофобии. Сохранение обозначенных проблем во многом определяется цивилизационными особенностями китайского общества – его подозрительным отношением к иностранцам, неприятием их ценностей, образа жизни, сочетающимся со стремлением властей и бизнеса продолжать использовать труд мигрантов из-за рубежа для достижения планируемых результатов в различных отраслях за более короткое время и с меньшими затратами.

Дискуссии о кризисе миротворчества – важная часть более широкого обсуждения вопросов о путях и способах реформирования ООН. Новый этап в эволюции миротворчества связан с появлением концепции «обязанность защищать», которая получила широкое признание. В то же время она вызывает неоднозначные оценки, поскольку проблема пропорционального и легитимного применения военной силы осталась нерешённой. На практике это привело к политизации концепции и использованию её для прикрытия иных политических целей заинтересованных государств. Несмотря на широкое признание многих недостатков организационного, институционального и концептуального характера, пока не удаётся достигнуть согласия по дальнейшим шагам в сторону реформ. Об этом говорит появление большого количества группировок государств–членов ООН вокруг того или иного проблемного поля. Одним из таких международных форумов может стать объединение БРИКС, члены которого проявляют значительный интерес к проблеме эффективности миротворчества. Для того чтобы понять перспективы сотрудничества России с партнёрами по БРИКС, в статье изучаются особенности позиций России, КНР, Индии, Бразилии и ЮАР по отношению к развиваемой в рамках ООН концепции «обязанность защищать». В статье показано, что государства БРИКС имеют ряд общих позиций, которые включают в себя недопустимость вольного толкования резолюций Совета Безопасности ООН на стадии имплементации, необходимость разработки чётких критериев применения военной силы, актуальность создания механизмов для мониторинга миротворческих операций, более активное вовлечение региональных организаций в миротворчество ООН. В то же время между ними сохраняются и различия в трактовке «обязанности защищать», связанные с особенностями их политической истории и культуры, спецификой региональных интересов и внутриполитическими факторами. Таким образом, внутри БРИКС существует платформа для сотрудничества и координации действий. При этом наиболее активную и последовательную позицию в отношении концепции «обязанность защищать» занимают Россия и Китай.

Рецензия на книгу: Юрий Мациевский. В ловушке гибридности: зигзаги трансформаций политического режима на Украине (1991–2014). Черновцы: Книги – XXI, 2016. 552 с.

Рецензия на книгу: Джошуа Д. Кертцер. Решимость в мировой политике. Принстон, Оксфорд. Принстон юниверсити пресс, 2016. 243 с.

Важным событием в истории международных отношений первой половины ХХ в. был конфликт на КВЖД 1929 года. В числе неизученных вопросов истории этого конфликта остаётся проблема оценок советской политики левыми партиями. Конфликт на КВЖД имел особое значение для возглавляемой И.В. Сталиным большевистской партии, представлявшей интересы российского государства и боровшейся с другими политическими силами за мировое лидерство. Конфликт на КВЖД произошёл в то время, когда обострились противоречия между большевистскими лозунгами и реальной практикой, между сталинистами и их конкурентами в борьбе за лидерство в коммунистическом движении. В силу установившейся сталинской монополии внутри руководства большевистской партии и находящемся под контролем Москвы Коминтерне в 1929 г. не было борьбы мнений. Однако большевики внимательно следили за развернувшимися во всём мире дискуссиями между различными политическими силами коммунистической и социалистической ориентации. Ближайшим союзником ВКП(б) была КПК. Работавшие в Коминтерне китайцы были в числе идеологов большевистской политики в отношении КВЖД. Но внутри Коммунистической партии Китая не было единства по вопросу советской политики на КВЖД. Не случайно по итогам советско-китайского конфликта 1929 г. наиболее последовательные сторонники большевиков, как и противники И.В. Сталина, были удалены из руководства КПК. Среди крупных оппозиционных советскому руководству политиков наиболее близким по своим политическим взглядам к И.В. Сталину был Л.Д. Троцкий, который в числе немногих коммунистических лидеров почти полностью поддержал советскую политику. Коммунистические партии и группировки неоднозначно оценили советскую политику по конфликту на КВЖД. В целом поддерживали сталинскую политику Ван Оверстрате, Галахер или Политт. Большинство известных коммунистов, таких как Лузон, Бандлер или Урбанс, не поддержали советскую политику. Раскол по вопросу оценок советской политики произошёл среди коммунистов всех стран Европы. Но в целом коммунистические партии и группы в Европе в 1929 г. были едины во мнении о недопустимости использования военной силы для разрешения конфликта на КВЖД. В отличие от коммунистов, социалисты всего мира, в том числе русские социал-демократы, однозначно негативно оценивали политику СССР по КВЖД. И лишь немарксистские левые силы, как большинство правых буржуазных организаций на Западе, поддержали большевиков в их политике силового возвращения контроля над КВЖД. Несмотря на то что в мировом коммунистическом и социалистическом движении существовали разные взгляды на политику большевиков, советско-коминтерновская пропаганда объявила всех марксистов, не признавших в качестве своего лидера И.В. Сталина, главными виновниками всех внешнеполитических проблем Советского Союза.

В статье рассматривается восприятие советской угрозы первым федеральным канцлером Конрадом Аденауэром. Реконструирована оценка Аденауэром внешнеполитических возможностей и шансов ФРГ с началом «холодной войны». Рост противоречий между СССР и западными союзниками Аденауэр стремился использовать для вхождения ФРГ в западную систему союзов. Действия канцлера по рациональному применению конфликта Восток–Запад в целях западной интеграции рассмотрены на примерах использования прецедента Корейской войны, включения ФРГ в доктрины сдерживания коммунизма, поддержки идей «спасения христианского Абендланда». С началом Корейской войны Аденауэр, существенно преувеличивая угрозу, обратился к западным державам с просьбой дополнительных гарантий безопасности, подразумевающих включение ФРГ в западный оборонительный союз. Канцлер подчёркивал азиатскую сущность советской тоталитарной империи, противопоставляя ей свободные народы христианской Европы, неустанно повторял о необходимости коллективного отпора советской угрозе, отводил Западной Германии особую роль на передовой холодной войны. Рассмотрены как внешнеполитические шаги и инициативы Аденауэра, так и методики внутриполитической пропаганды в целях конструирования общественного мнения. Канцлер использовал антикоммунизм во внутриполитической борьбе как инструмент консолидации общества вокруг своих идей, вокруг своей партии, противопоставляя ему нечто чуждое и враждебное, постоянно говоря об опасности. При этом Аденауэр сознательно упрощал ситуацию, завышал военно-политический компонент советской опасности. В результате антикоммунизм, антисоветский курс путём выявления преувеличения угрозы, демонизации образа СССР определяется как функциональный, стимулирующий аспект западной интеграции ФРГ.

В 2014–2017 гг. технологическое отставание российской экономики от уровня развитых стран возросло, а потенциал опережающей стратегии перехода к инновационной экономике стал ещё более проблематичным. Осуществление альтернативной стратегии догоняющего развития также наталкивается на серьёзные трудности, поскольку его тормозят высокие институциональные барьеры, обусловленные архаичностью национальных институтов развития, а также зависимостью глобальной инновационной системы от состояния международных политических отношений. В этой связи каналы международного трансфера технологий оказываются менее эффективными, а механизмы их функционирования нуждаются в адаптации к новым вызовам.

Цель статьи – выявление возможностей реализации стратегии догоняющего развития путём оптимизации инструментов межфирменной и межстрановой диффузии инноваций и поиска новых направлений в международном трансфере технологий. Результатом проведённой работы выступает экспертное обоснование выбора тех каналов трансфера, для которых возможны устранение или снижение институциональных барьеров и коррекция направлений выстраивания внешних связей. Приводятся аргументы в пользу приоритетной роли в этом процессе инструментов передачи неявного знания, в том числе через мобильность научного и инженерного персонала. Показаны преимущества частичной переориентации направлений трансфера технологий для России как активного торгового партнёра с Запада на Восток, в частности на примере догоняющей стратегии Китая.