В статье рассматривается эволюция научных взглядов на феномен «национальная  безопасность». На начало XXI века это понятие получило закрепление в официальных программных документах широкого круга стран. Авторы с позиций отечественного и  зарубежного опыта научного обеспечения государственной политики в области национальной безопасности анализируют адекватность взглядов на национальную безопасность современным условиям, угрозам, рискам и вызовам, задачам устойчивого развития страны в социально-экономической, политической, информационной, духовной и иных областях. Они в том числе рассматривают вопросы становления  самого  понимания термина «национальная безопасность» в ходе дискуссий американских экспертов в 1950-х – 1960-х годах. В этой связи значимым стал отход от увязки угроз национальной безопасности исключительно с вероятностью вооружённого  нападения и включение в поле осмысления специалистов рисков невоенного характера. В статье рассматривается противостояние двух подходов к обеспечению национальной безопасности, сформировавшихся в США, которые отстаивали необходимость  единоличного доминирования или кооперативных шагов по укреплению предсказуемости международной среды. Одним из важных результатов развития западных подходов к обеспечению национальной безопасности стало формирование  практикоориентированных исследований, дающих значимые,  оригинальные и верифицируемые результаты, которые впоследствии могут быть использованы в деятельности органов государственной власти. В связи с потребностью выстраивания аналогичной системы экспертизы в России обоснована целесообразность выделения предмета «национальная безопасность» в самостоятельное направление при подготовке специалистов не только в области национальной безопасности и стратегического планирования, но также политологов и будущих специалистов для государственной службы. Необходимость в этом связана с задачами повышения качества государственного управления и стратегического планирования в Российской Федерации, реализацией национальных проектов в исключительно сложной  международной обстановке.

После распада СССР бывшие союзные республики стали вырабатывать собственные стратегии развития и выдвинули новые приоритетные направления внутренней политики. Особый научный интерес в этой связи представляет сравнительный анализ политических курсов центральноазиатских стран в области обеспечения прав и свобод женщин. Рассмотрению государственных мер по расширению участия женщин в политической жизни общества, проводимых в странах Центральной Азии, и посвящена настоящая статья. На основе анализа нормативно­правовой базы, а также оценки степени разработанности гендерной статистики и гендерно­ориентированного бюджетирования выделены примеры позитивного и негативного опыта в расширении политических  возможностей женщин государств региона. В частности, авторы обращают внимание на такой ещё не получивший широкого распространения инструмент гендерной политики,  как гендерное квотирование, который первыми из пяти стран внедрили Киргизия и  Узбекистан. Указываются сложности перехода к данной практике,  в частности  существование легальных путей для обхода квот. Отмечается прогресс Казахстана в  области сбора дифференцированой по  полу статистики,  которая соответствует  критериям  доступности, открытости и  полноты. Авторы подчёркивают, что повышение репрезентативности данных облегчает выработку практических мер по устранению неравенства в политической жизни. В статье отмечается отход некоторых стран региона от выделения гендерной политики в качестве самостоятельного направления, что смещает фокус с преодоления гендерного разрыва на решение более широкого комплекса задач социальной политики. В статье показано, что рассматриваемые страны в целом проводят консервативную гендерную политику. Делается вывод о том, что для России открывается возможность выступить в качестве государства, задающего направление развития в  рассматриваемой сфере, в том числе путём применения гендерно­чувствительного подхода при оказании помощи в целях развития странам Центральной Азии.

Настоящая статья посвящена феномену «анти-мягкой силы». В современном политологическом дискурсе понятие «мягкая сила» (soft power) занимает одно из центральных мест.  При этом до настоящего времени малоизученной остаётся  возможность противодействия государств чужой мягкой силе. Изучение этого явления в рамках либеральной парадигмы не представлялось возможным ввиду навязываемого ею тезиса о безальтернативности либеральной идеологии. В настоящей статье автор пытается выйти за рамки устоявшихся догм и ответить на вопрос: существует ли анти-мягкая сила как идеология и тип практической политики, которые используют набор средств, призванных защитить государство от воздействия чужой мягкой силы? Теория мягкой силы построена на том, что объект её применения будет готов признать свое вторичное, то есть подчинённое,  положение.   По  этой  причине  использование мягкой  силы  возможно  только в отношении субъекта, который не обладает большими политическими амбициями, готов взаимодействовать в рамках существующего мирового порядка и, главное, согласиться с превосходством другого игрока и выдвигаемых им норм. Анти-мягкая сила построена на иной основе. Она предполагает, что субъект изначально не  готов признать ни превосходство оппонента, ни его правила игры. Он обладает  серьёзными политическими амбициями,  не признаёт власти над собой каких-либо норм и не готов согласиться на подчинённое положение. Вне зависимости от своей силы или слабости он не будет готов стать «младшим» или «вторым» в сообществе. В период  глобализации таких субъектов было не много. Тем не менее обозначившийся в  последние пятнадцать лет кризис глобализации может снова сделать их заметной силой в межгосударственных отношениях. Автор утверждает, что анти-мягкая сила неоднократно блокировала влияние одной страны на другую. В её истории можно выделить три основных типа политики: 1) на основе шовинизма; 2) на основе альтернативного идеологического проекта; 3) на основе частичных (сегментарных) ограничений мягкой силы противника. Каждый из них может принести своим основателям как дивиденды, так и политические издержки.

Актуальность исследования определяется тем, что в современных условиях обостряется экономическая, технологическая, социальная, культурная, религиозная конкуренция между государствами. Возрастают глобальные опасности, о чём свидетельствует совместная работа многих стран мира по уменьшению угрозы масштабной эпидемии острых респираторных вирусных заболеваний.  Она также доказывает необходимость  международного взаимодействия в этой области. Появляются новые вызовы  планетарного масштаба, сохраняются риски природных, техногенных, биолого-социальных и иных катастроф, которые могут привести к глобальным кризисным ситуациям, что требует усиления роли России. Настоящая статья посвящена выбору национальных инновационно-технологических стратегий, позволяющих придать новый импульс международному  гуманитарному сотрудничеству и  чрезвычайному   гуманитарному реагированию. Исследованы методические и правовые основы  инновационного управления международной экономической  кооперацией  при  выполнении  взаимосвязанных мероприятий  по  оказанию широкомасштабной помощи в зонах крупных катастроф. При проведении анализа источниками информации выступали открытые материалы и публикации отечественных, зарубежных специалистов, работающих в гуманитарной области. Целью исследования стало обоснование перспектив инновационного менеджмента международной экономической кооперацией в гуманитарной сфере и области уменьшения опасности бедствий. В соответствии с ней решены ключевые задачи по обоснованию организационных основ формирования комплексной системы международного чрезвычайного гуманитарного реагирования, созданию новой экономической модели инновационного управления международного взаимодействия в гуманитарной области в целях повышения экономической безопасности. Методологические основы исследования предусматривают теории конструирования новой системы экономического межгосударственного гуманитарного взаимодействия. В статье проанализированы перспективные направления международной экономической  кооперации  гуманитарного сотрудничества, выявленные на  конкретном  историческом анализе развития подобного взаимодействия. Проведена оценка не только этапов  построения системы международного гуманитарного реагирования с различными странами, но и рассмотрен опыт создания институциональных совместных организаций в сфере обеспечения безопасности жизнедеятельности на международном уровне. На этой основе предложена современная экономическая модель инновационного менеджмента международной гуманитарной помощи, отвечающая принципам и духу международного  права. Обоснованы практические рекомендации по повышению значимости Российской Федерации в международной системе чрезвычайного гуманитарного реагирования. Разработаны предложения, позволяющие нашей стране совершить технологический прорыв в международной гуманитарной сфере. Результаты исследования могут быть применены при формировании и реализации национальной международной политики гуманитарного сотрудничества в области безопасности жизнедеятельности.

Актуальность изучения академических дискуссий в незападных странах обусловлена тем, что созданные западными исследователями теории международных отношений, обосновывавшие интересы и ведущую роль Запада в мире, не в состоянии объяснить и спрогнозировать характер и направленность развития нарождающейся системы. Отличительной чертой современных международных отношений стала возросшая роль развивающихся азиатских стран, что оказывает влияние на динамику структуры  мироустройства. Возникает потребность теоретически определить роль и место незападных стран в ней. В настоящей статье авторы анализируют Сеульскую школу международных отношений. Целью анализа стал разбор южнокорейской версии концепции «держав среднего уровня». Авторы показывают, что за основу южнокорейские специалисты взяли понятие, разработанное западными исследователями, но придали ему новую интерпретацию, учитывающую региональный контекст. Среди южнокорейских специалистов сложился консенсус в отношении оценки места и роли их страны в регионе и мире. Они обращают внимание на то, что Республика Корея окружена четырьмя ядерными державами, три из которых являются постоянными членами Совета Безопасности ООН. Подобное  положение  существенно ограничивает возможности и ресурсы влияния Сеула на региональную и мировую политику. Тем не менее достигнутые экономическая и финансовая мощь позволяют Республике Корея вести нишевую дипломатию, направленную на предотвращение столкновений между великими державами в борьбе за гегемонию, содействие мирному разрешению споров между странами региона, установлению норм  международного права, более доверительным отношениям между США и Китаем, что способствует поддержанию глобальной и региональной безопасности. Одна из ключевых задач держав среднего уровня, к которым относит себя и Республика Корея, – быть мостом между великими державами.

В статье излагаются результаты исследования, конечная цель которого состояла в том, чтобы объяснить, почему Россия испытывает трудности с соблюдением природоохранных норм, уже закреплённых на уровне законодательства. Трансграничные общественные движения в защиту тех или иных претендующих на универсальную применимость и глобальное значение стандартов поведения, функционирующие по сетевому принципу организации и часто обозначаемые в специализированной  литературе термином «транснациональные  сети убеждения» (transnational advocacy networks, TANs), действительно играют важную роль в развёртывании жизненного цикла норм, ускоряя процесс её осознания на международном уровне и способствуя её принятию в национальных рамках. Вместе с  тем, поскольку эти сети действуют преимущественно в глобальном срезе мирополитической системы, их влияние практически не заметно внутри отдельных политий, на уровне их общественного сознания. Это отчасти объясняет то, почему нормы принимаются, но могут оставаться полностью или частично нереализованными.

Начиная с 1990-х годов Россия имплементировала в свою законодательную систему обширный корпус норм  и  стандартов, регулирующих различные аспекты  защиты  окружающей среды. В совокупности они образуют довольно разработанную и зрелую  отрасль внутреннего права, во многом сравнимую по степени своей детализации и охвату с лучшими мировыми практиками. Сегодня Россия – участник большинства международных соглашений природоохранного профиля. Вместе с тем осведомлённость  населения России о реальном состоянии экологических проблем в стране, адекватное осознание им масштаба и важности практических усилий по их ослаблению и разрешению по-прежнему остаются весьма незначительными, что в немалой степени снижает эффективность правительственных мер по реализации принятых на себя обязательств в экологической сфере.

В рамках сложившегося научного дискурса по проблематике эволюции норм утвердилась концепция, согласно которой если норма становится «значимой» (salient), или иначе – достигает третьей фазы своего жизненного цикла, то после того, как она принимается в национальных  рамках и обретает силу закона, на пути её практического внедрения не должно возникать никаких существенных препятствий.

Между тем наш анализ ситуации в России показывает, что экологические нормы, даже «значимые» и принятые под влиянием так называемых транснациональных сетей  убеждения (Transnational Advocacy Networks, далее – TANs), сталкиваются с серьёзными проблемами на стадии реализации (внедрения и соблюдения). В согласии с  утвердившимся в специализированной литературе пониманием TANs играют важную роль в повышении уровня осведомлённости о важности тех или иных норм и добиваются этого с помощью различных механизмов, как транснациональных, так и межправительственных. В то же время деятельность TANs, осуществляемая в межправительственном формате, как правило, никак (или весьма несущественно) не затрагивает само общество. Как следствие, международная неоспариваемая норма может носить далеко не безусловный характер внутри страны, то есть не приобрести статуса «значимой» – в терминах соответствующего научного дискурса.

Изучение российского опыта свидетельствует, что после того, как та или иная международная норма имплементируется в национальное законодательство, дальнейшая роль TANs в процессе практического внедрения норм и её последующего соблюдения по существу остаётся за кадром исследовательского фокуса. Последнее в известном смысле  объяснимо, поскольку роль TANs можно считать выполненной после того, как норма облечена в законодательную форму, а ответственность за её соблюдение передана  национальному правительству. В то же время не редки случаи, когда в силу того, что та или иная норма не воспринимается как «значимая» населением страны, наблюдается стагнация уже законодательно оформленных норм.

В статье предпринята попытка исследовать параметры, которые влияют на эффективность реализации нормы, а также выделить некоторые структурные, институциональные и социологические причины трудностей в реализации нормы. Целью данной статьи не  является представление исчерпывающих сведений о проблемах окружающей среды или специфический обзор конкретно российской ситуации.

Исходная гипотеза настоящего исследования состоит в том, что для повышения эффективности соблюдения норм транснациональные сети должны перейти из «режима пропаганды» принятия норм в режим «опосредования» и трансляции экспертно-практического знания, или компетенций, необходимых для адаптации нормы к местным условиям для её эффективного внедрения. В последнем случае авторы будут обозначать такие сети как транснациональные экспертно-профессиональные сети (transnational expertise and experience networks). Их главное предназначение заключается в том, каким образом адекватно дискурсивно оформить (frame) экологические проблемы, с тем чтобы повысить ранг их значимости в глазах населения. Эвристически различие между ними становится очевидным и аналитически существенным только в тех случаях, когда они не функционируют одновременно.

В условиях многополярности возрастает роль региональных держав, которые стремятся занять лидерские позиции и оказывать влияние на формирование регионального порядка. Нередко за роль лидера в регионе соревнуются сразу несколько стран, однако возможны и другие варианты, например асимметричное лидерство. Асимметричное лидерство подразумевает, что региональная держава не пытается стать единственным лидером во всех сферах, а степень и характер её вовлечённости в решение разных проблем региона различны. В данной работе на примере политики КНР в Центральной Азии авторы пробуют осмыслить феномен асимметричного лидерства. В теоретической части работы обозначены основные положения теории лидерства в международных отношениях, которые использованы для оценки политики Китая в Центральной Азии. В эмпирической части рассмотрены институты, региональный фокус, цели, материальные и идеологические ресурсы китайских инициатив, а также анализируются мотивы, которыми руководствовался Китай при выборе своей региональной стратегии. Авторы заключают, что в Центральноазиатском регионе КНР демонстрирует лидерские амбиции в нескольких областях (безопасность, экономика, финансы, экология), однако способы реализации этих амбиций существенно различаются. Например, создание специальных институтов Пекин инициировал только для сотрудничества по вопросам нетрадиционных угроз безопасности и финансового управления. Это говорит об избирательном и прагматичном подходе Пекина к лидерству в регионе: очевидно, что главная задача КНР – не получение символического статуса лидера, а достижение конкретных целей внешней политики.  Пример  Центральной Азии, которая  традиционно относилась к  сфере  влияния России, позволяет изучить варианты реакции одного крупного игрока на лидерские проекты другого. В китайских проектах в Центральной Азии Россия играет разные роли: со-лидера в борьбе с терроризмом, последователя в сфере финансового управления, конкурента в сфере экономического сотрудничества и наблюдателя в программах по защите окружающей среды. Роль России определяется её ресурсами в каждой сфере и наличием собственных лидерских амбиций, а также желанием КНР поддерживать дружественные отношения с Москвой.

Серьёзная академическая дискуссия, тем более посвящённая специально теоретико-методологическим проблемам современных международных исследований, – редкий гость на страницах зарубежных, не говоря уже об отечественных, научных журналов. Тем более ценными и важными представляются дебаты, начало которым положила яркая полемичная статья видного российского специалиста-международника  А.В. Фененко,  опубликованная в журнале «Международные процессы» в 2018 году. Формально в центре внимания этой статьи, равно как и последовавших в ответ на неё работ Д.А. Дегтерёва, И.А. Истомина, А.А. Байкова и К.К. Худолея, находится давний спор между сторонниками количественных и качественных методов международно-политических исследований. Между тем,  как  представляется, и  само содержание этой  дискуссии, и выводы, к которым она позволяет прийти, гораздо шире и глубже, чем чисто инструментальный спор о методах. Для того чтобы обосновать этот тезис, в рамках данной статьи предлагается взглянуть на указанный спор и, шире, на современное состояние теории международных отношений через призму методологии критического реализма. В первой части статьи рассмотрены аргументы участников указанной дискуссии, показано, что они склонны акцентировать внимание на второстепенных, технических аспектах спора о методах, несколько затушёвывая его центральную проблему – какими должны быть  международные исследования, чтобы иметь право называться наукой. Вернуть эту центральную проблему в фокус анализа и представить новый взгляд на возможности её решения позволяет рассмотрение современной ТМО с позиций критического реализма,  предпринятое во второй части. Критические реалисты утверждают, что в основе всех господствующих в настоящий момент в ТМО подходов лежит позитивизм, а точнее – юмовский эмпириокритицизм. Именно этим обстоятельством, по мнению критических реалистов, в значительной мере объясняется фундаментальная ограниченность эпистемологических возможностей и прикладного потенциала современных международных исследований. В качестве альтернативы этим подходам они предлагают  опереться на идеи основоположника критического реализма, британского философа Р. Бхаскара. В третьей части статьи описаны ключевые онтологические и эпистемологические  положения критического реализма, включающие в себя принципиальное признание существования реальности до и вне человеческой деятельности, восприятие этой реальности как сложной стратифицированной и многослойной структуры и связанные с этим специфические представления о природе каузальности и возможных пределах познания и прогнозирования социальных процессов и явлений. При этом данное исследование далеко от безусловной апологии критического реализма. В четвёртой части рассмотрены некоторые недостатки, присущие современным трактовкам критического реализма в контексте изучения международных отношений, к которым можно отнести прежде всего статичность его методологии, половинчатость и непоследовательность выводов и предложений. В этом контексте автор заключает, что главная заслуга критического реализма в настоящий момент состоит не в том, что он предлагает готовые ответы на основные вопросы современной ТМО, в том числе о методах международных исследований, а в том, что он недвусмысленно показывает, где эти ответы стоит искать: в развитии материалистических подходов и теорий.

Не будет преувеличением утверждать, что подъём политического ислама в XXI в. стал одной из центральных тем в международных исследованиях. Монография эксперта Кингз Колледжа Эммануэля Карагианниса посвящена исследованию причин и предпосылок расширения влияния политического ислама в странах с немусульманским населением, его структурному преобразованию и перспективам взаимодействия с немусульманским миром. Исследование претендует на новый подход в вопросе понимания политического ислама.

Монография математика А.Н. Терехова и экономиста С.Л. Ткаченко мастерски освещает возникновение индустрии информационно-коммуникационных технологий (ИКТ) в России, США и других странах мира.