Статья посвящена формированию новой мирополитической реальности – международным научно-технологическим отношениям. Рассмотрены теоретические и исторические аспекты становления МНТО, а также условия их развития в XXI веке. Авторы, опираясь на теорию длинных экономических циклов и концепцию смены технологических укладов, рассматривают динамику технико-экономического развития начиная с XVIII века и её международно-политические последствия. После этого характеризуется тенденция перехода к «шестому технологическому укладу» в начале XXI столетия. В статье отмечается, что противоречия этого процесса осложняются проводимой Соединёнными Штатами политикой всемирного доминирования. США стремятся использовать свои достижения в освоении результатов научно-технологического развития для формирования разнообразного инструментария консервации своей гегемонии в международной системе. Вместе с тем в контексте глобальной информационной революции складываются новые качества международных отношений, обусловленные развивающимся информационно-кибернетическим пространством, информационным обществом, ориентированным на знания и инновации, а также постиндустриальным технологическим укладом. Формирование глобального информационного общества происходит неравномерно, бросая вызов международному сообществу. Основные выводы статьи связаны с выдвижением проблематики воздействия научно-технического прогресса на международные отношения в глобальную повестку дня международной политики и мировой экономики, а также формулирование новых подходов к управлению этим процессом. Важным заключением является тезис о конвергенции МНТО и международной информационной безопасности в цифровую эпоху. По итогам проведённого анализа авторы выдвигают конкретные предложения по формированию многосторонних институтов, обеспечивающих выравнивание распространения новейших достижений научно-технического прогресса. Они также оценивают уровень осознания вызовов международных научно-технологических отношений в России.

В статье рассматривается процесс эволюции системы государств-наций на Ближнем Востоке в столетней ретроспективе – с момента распада Османской империи до настоящего времени. Анализируются попытки создания арабами собственной государственности на месте бывших вилайетов, в частности в Леванте, как в форме общеарабского государства, так и в форме отдельных, страновых образований. Произвольно прочерченные границы и закабаление стран региона системой мандатов заложили основу современной конфликтности. С созданием «еврейского национального очага» в Палестине сформировался новый конфликтный узел, и нациестроительство палестинцев и евреев пошло по пути эксклюзивизма. Нерешённость курдской проблемы также создала почву для разгорания в будущем межэтнической конфронтации. В процессе государственного строительства обозначилась дилемма – национально-территориальная партикуляризация vs. интеграционизм. Разного рода халифатистские проекты, в том числе осуществляемые экстремистскими террористическими группировками, рассматриваются в русле интеграционистского тренда. Критически оценивается классификация «Аль-Каиды» рядом западных авторов и частью военного истеблишмента как «транснационального, или глобального исламистского повстанческого движения». В течение длительного периода государства-нации подвергались многочисленным угрозам и вызовам, которые здесь сгруппированы в десять типов. Среди них, в частности: межгосударственные и гражданские войны; мятежи, революции и перевороты и т.п. В статье обосновывается тезис о том, что одной из неотъемлемых характеристик системы институтов в странах Ближнего и Среднего Востока является дуалистичность, или, точнее, множественность силовых структур. В настоящее время в силу воздействия центробежных сил регион Ближнего Востока переживает трудный этап многоэтапной фрагментации с непредсказуемыми последствиями, особенно с точки зрения среды региональной и глобальной безопасности.

Статья посвящена осмыслению движущих сил эволюции политических отношений России и Японии в середине 2010-х годов. Взаимодействие в рамках этой диады представляет собой сложный и многомерный феномен, в котором переплетены вопросы геополитики, исторической памяти, взаимного восприятия, внутриполитических процессов и личностных факторов. В этой связи его анализ не может быть полным и адекватным, если строить его только на основе какого-то одного теоретического подхода. Для понимания современных российско-японских отношений целесообразно обращение к положениям неоклассического реализма и конструктивизма, а также использование теории двухуровневых игр Роберта Патнэма.

Авторы приходят к выводу, что с точки зрения неоклассического реализма для отношений России и Японии наступил благоприятный момент. Изменение соотношения сил в АзиатскоТихоокеанском регионе, выражающееся в относительном ослаблении позиций США при заметном усилении Китая, делает для Токио одновременно и возможным и необходимым улучшение отношений с Москвой. Добрососедские отношения с ней позволят Японии чувствовать себя увереннее во всё более неопределённой геополитической среде. Конструктивистский анализ рисует гораздо менее оптимистичную картину. За более чем двухсотлетнюю историю межгосударственного взаимодействия между Россией и Японией накопилось слишком много негативного. Для того чтобы преодолеть барьеры взаимного недоверия и враждебности, одних геополитических стимулов недостаточно. Необходимы волевые шаги навстречу друг другу, причём не только символические, но и субстантивные, прежде всего значительное повышение уровня экономических и социально-гуманитарных контактов. Модель двухуровневых игр применительно к переговорам по территориальной проблеме показывает, что Россия и Япония находятся примерно в равном положении, так как руководители обеих стран – сильные и популярные лидеры, способные обеспечить прохождение внутри своих стран соглашения, которое потребовало бы существенных уступок. В целом перспективы российско-японских отношений можно оценить с осторожным оптимизмом. Для них сейчас приоткрылось окно возможностей.

Статья посвящена изучению причин и следствий «культурологического поворота» в современной теории международных отношений. Рассмотрение политических организмов как «культур», с одной стороны, акцентирует внимание учёных и практиков на довольно туманном термине, который к тому же имеет множество интерпретаций. С другой – понятие «культура» схватывает важные, хотя и неочевидные, моменты динамики взаимодействия субъектов международных отношений. Высветить такие моменты, изучив возможности и границы использования категории «культура» в анализе международных процессов, помогает логико-философская призма анализа. Она позволяет подойти к пониманию конкретных социальных общностей – субъектов международных отношений, интерпретируя их как различные способы смыслополагания (то есть формы описания идеальных объектов и ценностей в конкретном языке и материальной деятельности его носителей). Реконструкция смысловых каркасов неизбежно приводит к сравнению различных культур. Последнее, в свою очередь, невозможно без рассмотрения самого процесса их взаимодействия – межкультурной коммуникации. Здесь, несмотря на наличие обширной исследовательской литературы, детально освещающей богатый эмпирический материал, наблюдается дефицит работающих обобщений. Настоящее исследование призвано восполнить теоретические лакуны в изучении межкультурной коммуникации. При этом делается упор на такой аспект коммуникации, как диалоговое общение.

Цель статьи – анализ межкультурной коммуникации в качестве исходного материала для оптимизации договорного процесса в сфере международных отношений сквозь призму категорий и подходов философии культуры. Речь идёт о выработке обобщающих моделей, позволяющих проводить компаративный анализ разнородного материала с учётом методологических ограничений, существующих для подобного сопоставления. Достижению поставленной цели способствует решение ряда задач. Во-первых, необходимо уточнить трактовку межкультурной коммуникации с логико-философских позиций. Во-вторых, определить формальные условия «синтеза ценностей», ведущего к оптимизации договорного процесса. В-третьих, обосновать связь «культурных кодов» и лингвокультурных каркасов на материале ценностных и поведенческих моделей, характерных для представителей различных культур. Новизна предложенного подхода состоит в дальнейшей разработке современной версии теории понимания, которая не противоречила бы задаче поиска взаимоприемлемых интерпретаций, но вместе с тем не теряла из поля зрения необходимость формировать общее поле аргументации. В конечном счёте предлагается рассмотреть становление в научном сообществе новой теоретической модели, описывающей динамику международных процессов на основе выделения логико-философского каркаса таких исследований.

Сегодняшнее состояние международных отношений характеризуется рядом специалистов как «новая холодная война». В подобных условиях на первый план выдвигается вопрос о поиске необходимых способов реагирования на вызовы и угрозы, в связи с чем государства, обладая необходимым для этого потенциалом и возможностями, стремятся более изощрённым путём оказывать воздействие на своих оппонентов для достижения желаемых политических результатов. Анализ развития информационных концепций демонстрирует, что важность категории силы в её различных проявлениях как основного внешнеполитического ресурса любого государства остаётся основным методом межгосударственного общения. В статье автор рассматривает эволюцию подходов к определению значения и роли силы в мировой политике, применяя теоретические концепции для анализа международной обстановки. Изучение развития рассматриваемого концепта в трудах мировых и отечественных специалистов в области данной проблематики демонстрирует, что представители основных школ теории международных отношений (ТМО) по-разному оценивают и определяют границы и целесообразность использования государством своей военной мощи и принудительных действий, т.е. «жёсткой силы», с одной стороны, с другой – «мягкой силы», определяемой американским политологом, профессором Джозефом Наем как «способность добиваться желаемого на основе добровольного участия союзников, а не с помощью принуждения и подачек». Анализ работ ведущих аналитиков позволяет сделать вывод о значимости обоих типов силы в нынешней конфликтной международной среде. Так, сохранение или в некоторых случаях наращивание военных бюджетов ряда стран демонстрирует приверженность принципам «жесткой силы», с другой стороны, бюджеты на продвижение «мягкой силы» являются существенной статьёй расходов этих же государств. Вместе с этим автор приходит к мнению о понятийной многозначности понятий «жёсткая» и «мягкая сила», способной создать методологические трудности при исследовании данной проблемы.

Статья вносит вклад в дискуссию о роли военной силы во внешней политике президента США Барака Обамы. К концу срока работы его администрации в политологической среде стало принято говорить о сдержанности американского лидера в применении силы. Этот тезис обосновывается политологами преимущественно на материале сирийского конфликта. Вместе с тем широко цитируемый пример недостаточно репрезентативен для того, чтобы оценить взгляды президента США на военную силу и их эволюцию. В статье рассматривается опыт принятия военно-силовых решений в афганском конфликте в 2009–2011 годах, и на его основе делаются заключения о взглядах Обамы на военную силу и их эволюцию. Изучаемый пример представляется наиболее показательным для такого анализа, поскольку именно война в Афганистане была приоритетом американского лидера в его первый президентский срок. В статье описываются альтернативные решения, которые предлагали президенту США члены его команды, и анализируются основания, по которым он осуществлял выбор из них. В статье разбираются два обзора афганской стратегии, которые имели место в 2009 и 2010 годах, в ходе которых прослеживается эволюция взглядов Обамы на военную силу. На основе афганского кейса можно говорить, что президент США в начале своего срока был уверен в эффективности вооружённой силы, делал ставку на военную победу в Афганистане. В дальнейшем его взгляды быстро эволюционировали, поскольку выбранная стратегия не давала желаемых результатов. Тем не менее невозможно сделать однозначного заключения о том, чем закончилась эта эволюция. В силу удачного для Обамы стечения обстоятельств он избежал необходимости принимать сложные военно-политические решения в середине 2011 года, которые могли бы свидетельствовать об эволюции  его взглядов на военную силу. В течение второго срока Обама был более осторожен при принятии военно-силовых решений. Между тем представление о сдержанности в применении силы как общего принципа внешней политики президента США ошибочно.

После возвращения под юрисдикцию Китая в 1997 г. Гонконг стал Специальным административным районом (САР) КНР, получив широкую автономию в централизованном и унитарном государстве. Особенность этой модели состоит в сохранении капиталистической системы и уклада жизни, отличных от социалистической формы общественных отношений Китая. Гонконг воплощает предложенный в 1980-х годах Дэн Сяопином принцип «Одна страна – две системы» (ОСДС). Целью выдвинутой формулы была демонстрация неподконтрольному властям КНР Тайванем, что добровольное воссоединение острова с материковым Китаем не изменит сложившегося на нём уклада жизни. Между тем на практике реализация принципа ОСДС в Гонконге связана с рядом политических трудностей, обусловленных разногласиями между Пекином и его гонконгскими лоялистами, с одной стороны, и местным демократическим движением – с другой. Предметом спора выступают пределы автономии САР и вмешательство центрального правительства в политическую жизнь территории. Он отражает противоречия в понимании соотношения двух компонентов формулы ОСДС. В то же время степень вмешательства центрального руководства в дела автономии определяется внутриполитическими процессами в КНР. Пекин, сомневающийся в лояльности к КНР и КПК местного населения, остерегается проводить кардинальные реформы по демократизации САР, опасаясь, что приход к власти неподконтрольных сил разрушит принцип ОСДС и будет угрожать его суверенитету над Гонконгом. В свою очередь, отсутствие политических реформ вызывает негодование демократической оппозиции автономии, усматривающей в действиях Пекина намерение постепенно ассимилировать САР в социально-культурном, политическом и экономическом смыслах. В противостоянии демократов и центральных властей выявляются пока ещё малочисленные и не имеющие значительной общественной поддержки радикальные молодёжные группы, которые не только поддерживают форсирование демократизации, но и требуют проведения референдума о самоопределении Гонконга. Их становление порождает новые риски сохранения принципа ОСДС.

В статье приводятся результаты оценки деятельности международных организаций и фондов в области общественной дипломатии. Согласно заключениям авторов, общественная дипломатия начинает занимать всё более заметное место во внешней политике России, однако ряд существующих проблем (недостаток нормативно-правовой базы, финансового и институционального обеспечения, эффективных инструментов привлечения НКО к международным процессам) снижают эффективность использования данного инструмента. Одной из наиболее серьёзных проблем остаётся низкая востребованность регионального потенциала общественной дипломатии. Анализ деятельности организаций и фондов в области общественной дипломатии позволил определить, что большая часть инициатив и проектов в данной сфере реализуется организациями, базирующимися в Москве. Вместе с тем в субъектах Федерации создаётся большое число международных организаций, готовых вносить свой вклад в реализацию значимых проектов общественной дипломатии. Изучение общественного мнения населения приграничных регионов России выявило готовность жителей приграничья, зачастую оказывающихся участниками множества процессов трансграничной международной коммуникации, принимать активное участие в процессах общественной дипломатии, ключевыми игроками которой они определяют некоммерческие организации и фонды. Делается вывод о том, что формирование эффективной модели общественной дипломатии должно опираться на все имеющиеся ресурсы, в том числе и на потенциал регионов России. При этом потенциал некоммерческого сектора в общественной дипломатии приобретает особую значимость в приграничных регионах, что определяется как общностью культурно-исторического развития России и сопредельных государств, так и готовностью экспертов и населения приграничья разрабатывать и реализовывать межгосударственные интеграционные проекты, а также принимать участие в процессах общественной дипломатии.

В статье анализируются основные этапы формирования и становления европейского научного сообщества в качестве политического субъекта. Обзор политологических исследований свидетельствует, что в современной науке наблюдается расширение понимания субъектности. Обладание ей приписывается не только транснациональным корпорациям и другим негосударственным организациям, но и эпистемическим сообществам (под которыми понимаются объединения, основанные на обладании общим знанием). Последнее позволяет рассматривать в качестве субъектов коллективы учёных при условии их представления объединениями, которые выступают от имени научного сообщества и обладают способностью оказывать влияние на политический процесс. Для того чтобы охарактеризовать европейское научное сообщество в качестве политического субъекта, необходимо выявить институциональные объединения, действующие от его имени, аналогично тому как национальные научные организации действуют от имени исследовательских сообществ отдельных стран. В качестве такого объединения может рассматриваться система институтов научной политики Европейского Союза. В рамках её оформления предпринималась не только попытка выделения европейского научного сообщества в качестве самостоятельной общности, но даже её противопоставления научным сообществам государств–членов интеграционной группировки. Одной из исторических предпосылок такого противопоставления выступали различия в степени усвоения отдельными странами послевоенной Европы американской модели организации науки. Учёные, стремившиеся добиться профессиональной самореализации на уровне интегрированной Европы, были в большей степени открыты влиянию опыта Соединённых Штатов. В дальнейшем сформировавшиеся связи сохранились, что проявилось, в частности, в преимущественной ориентации европейских исследовательских программ на конкуренцию в глобальной академической среде.

В настоящее время европейские структуры поддержки научной деятельности в значительной степени интегрированы в Европейское исследовательское пространство (ЕИП). Оно может рассматриваться как опорная структура учёных, в наибольшей степени связанных с транснациональными корпорациями, что позволяет рассматривать европейское научное сообщество как объединение наиболее глобализированной части учёных европейского региона. Таким образом, в статье демонстрируется, что в качестве европейского научного сообщества может рассматриваться группа деятелей науки, обладающая особыми интересами, которые связаны с глобальной экономикой; особой институциональной структурой, в роли которой выступает система институтов ЕИП; и особым дискурсом, связанным с глобальной «экономикой знаний».

Статья освещает дилеммы, с которыми сталкиваются современные университеты как образовательные, исследовательские и социальные институты. Базовые условия их развития задаются двумя доминирующими процессами: интернационализацией образования и исследовательской деятельности  и  локализацией, поворотом  университета  к  сообществу,  городскому или  региональному, с которым он связан непосредственными практиками жизнедеятельности. Стимулы, формируемые этими процессами, не обязательно однонаправленны и, соответственно, требуют от вузов формулирования стратегии реагирования на внешние вызовы. Выработка их политики обусловлена ответом на ряд вопросов. Среди них вопрос о том, ведёт ли вовлечение национальных университетов разных стран в упомянутые разнонаправленные процессы к формированию схожих или различных стратегий развития? Насколько велика свобода выбора для вузов в современных условиях? Как она воспринимается и как реализуется в практике конкретных учебных заведений России и зарубежных стран? Какую роль в их выборе играет институциональная и ресурсная среда, окружающая университеты? Исследование выполнено на основании сравнительно-ориентированного анализа конкретных случаев: опыт регионального российского классического университета (Пермского государственного национального исследовательского университета) сопоставляется с практикой институциональных изменений и стратегий развития западных и российских университетов. Выявлено, что для отечественных вузов (особенно региональных НИУ) характерна слабость стратегической рефлексии – выбор приоритетов оказывается случайным, а институциональная трансформация несистемной. Если в Западной Европе два процесса поддерживают друг друга, при том что интернационализация (вкупе с коммерциализацией) выступает в качестве ведущего тренда, то в России явно наличествующее стремление к интернационализации и коммерциализации меньше стимулирует освоение университетами окружающих пространств. Хотя и российские, и европейские университеты сталкиваются со схожими вызовами глобального мира, разность институциональной и ресурсной среды при относительно схожих процессах институциональной трансформации не обязательно приводит к похожим результатам. Российские университеты оказываются вынужденными не просто догонять, но выбирать навязанную им стратегию выживания.

В связи с проводимой в Российской Федерации политикой модернизации экономики страны на первый план выходит проблема повышения конкурентоспособности отечественных производителей для обеспечения роста российского несырьевого экспорта.

С такими проблемами сталкиваются различные страны. В их числе и страны Северной Европы, где в условиях сравнительно небольшого населения и небольшой ёмкости внутреннего рынка важным фактором является развитие и поддержка внешнеэкономической деятельности, направленной на поиск и расширение рынков сбыта собственной продукции. Проведение гибкой внешнеэкономической линии служит основой для развития североевропейских стран, обеспечивая малонаселённому и неплодородному региону возможность встраивания в глобальные производственные цепочки и поиск рынков сбыта.

Ряд экономических потрясений, коснувшийся этих стран в 1970-х годах (кризис перепроизводства и

«Нефтяные шоки» 1973–1975 гг.), начале 1990-х годов (кризис европейской валютной системы, снижение внутреннего спроса и резкое падение торгово-экономических связей с Советским Союзом), послужили причиной выработки системы экономического планирования, подразумевающей оперативное реагирование на такого рода явления. С целью создания привлекательной инвестиционной среды и привлечения профессиональной рабочей силы, повышения эффективности труда были проведены масштабные реформы. Они затронули все сектора экономики и все сферы социальной политики и послужили базой для применения инноваций в промышленности и поддержки тех отраслей экономики, где уже имелись перспективные наработки. В обеспечении конкурентоспособности стран Северной Европы сыграли роль такие факторы, как лёгкость освоения новых технологий, высокий образовательный уровень рабочей силы и лёгкость организации предпринимательской деятельности. Кризисная волна конца 2000-х годов характеризовалась невозможностью компенсации снижения мировой экономической активности внутренними продажами из-за сравнительно небольшого населения, в связи с чем было проведено реформирование ряда отраслей для улучшения инвестиционного климата внутри государств, а также для стимулирования экспорта.

Опыт реагирования стран Северной Европы на кризисные явления обусловил формирование системы государственной поддержки международной кооперации и экспорта, обеспечившее не только рост числа экспортёров, но и качественные изменения в структуре экспорта.

В данной статье рассмотрены реализуемые в североевропейских странах инициативы по поддержке внешнеэкономической деятельности через государственные структуры и дипломатические представительства.

Рецензия на книгу: Биннендийк. Г. Друзья, враги и будущие направления партнёрства США в неспокойном мире. Санта Моника, Калифорния: РЭНД Корпорейшн, 2016. 163 с.

Рецензия на книгу: Брукс С.Г., Уолфорт У.К. Америка в мире: Глобальная роль Соединённых Штатов в XXI веке. Нью-Йорк: Оксфорд Юнивёрсити Пресс, 2016. 274 с.

Статья посвящена анализу характерной для многих развитых стран тенденции к увеличению экономической составляющей в деятельности министерств иностранных дел на примере дипломатической службы Франции. В ней оценивается новая роль МИД в разработке и реализации французской внешнеэкономической политики в последние годы и место экономической повестки в работе ведомства. Автор указывает на то, что с 2012 г. модель дипломатического сопровождения внешнеэкономических связей подверглась реформированию. В ходе преобразований МИД занял в ней центральное место при том, что ранее данная сфера курировалась главным образом министерством экономики и финансов. Реформа стала реакцией правительства на обострение финансово-экономических проблем в «еврозоне» в 2011–2012 годах. В статье рассмотрены активизация деятельности «французских команд»; повышение роли министра иностранных дел в экономической дипломатии; продвижение французских высоких технологий и инноваций на мировых рынках; диверсификация географии импорта иностранных инвестиций в пользу развивающихся стран; содействие внешнеэкономической деятельности компаний малого и среднего бизнеса; имплементация упрощённого визового режима для хозяйствующих субъектов из стран, рассматриваемых в качестве стратегических партнёров. Отражены новейшие структурные изменения экономико-дипломатической службы, в частности формирование в МИД Дирекции по вопросам французских компаний и мировой экономики, создание новых представительских должностей, проведение мероприятий, направленных на расширение экономического сотрудничества. Описаны некоторые предварительные результаты трансформации исследуемой системы, количественно выраженные в динамике движения прямых иностранных инвестиций, числе и стоимости договоров, заключённых французскими компаниями с иностранными инвесторами, росте рабочих мест на предприятиях с иностранным участием, а также выходе национальных бизнес-структур на зарубежные рынки. На примере научной дипломатии проиллюстрировано влияние привносимых реформой новых подходов на отдельные традиционные направления работы дипломатической службы. Автор приходит к выводу, что в настоящее время французский МИД демонстрирует активизацию участия в осуществлении внешнеэкономической политики и стремится к доминирующей роли в принятии тактических и стратегических решений в этой области. При этом всё большая часть работы французских дипломатов приходится на вопросы, связанные с экономической проблематикой.